Ирина Лобусова - Мыс Чёрных сов

Заколоченные досками окна не вызывали оптимизма. Одноэтажный барак покосился набок, словно боялся упасть в огромную впадину на дороге, напоминающую самодельный овраг. Поблизости вообще не было приличного жилья, ничего, кроме трущоб и одноэтажных домов с грязными стеклами, которые напоминали Зине звериный оскал какого-то хищного животного, который вглядывается в редких прохожих.

Это было самое сердце Молдаванки, неприветливое, отпугивающее, сбросившее маску каких-либо приличий и в отчаянии бравирующее собой.

Где же аптека? Зина остановилась на углу неподалеку от трамвайной остановки, стала вглядываться в одноэтажные хибары. Вдалеке истошно, с надрывом, залаял пес. Тут же раздался хор аккомпанирующих ему собачьих голосов, раздирающих воем все пространство под унылым, свинцовым небом, нависающим над городом и время от времени поливающим его дождем. И от этого Зине стало еще тоскливей, еще тревожней на душе.

Она неуклюже переминалась с ноги на ногу. Зачем она полезла в это осиное гнездо? Несмотря на то что в ее сумочке лежал пистолет старика-таксидермиста, Зина все равно не чувствовала себя защищенной.

Из-за угла вышла какая-то бабка в клетчатом платке, она несла ведро с рыбой. Похоже, это была торговка с Привоза, которая возвращалась домой, не распродав свой товар.

— Простите… — Зина кинулась к ней, — вы не подскажете, где здесь аптека?

— Шо? — бабка вытаращила на нее туповатые глаза.

— Аптека, говорю… — Собачий лай дико вибрировал в воздухе, заглушая слова.

— Так за тобой же, шмара ты конченая! — вдруг с непонятной дикой злобой ответила бабка. — Шо пялишься, как баран на новые ворота? За тобой, говорю!

Зина обернулась — это надо же! Действительно, на противоположной стороне улицы, прямо за ней, стояло одноэтажное чистенькое здание с белой крышей и вывеской «Аптека». На фоне всеобщей запущенности и разрухи крыша выглядела совсем новой.

— Спасибо… — проговорила Зина, но бабка, не дослушав, вдруг со злобой плюнула ей прямо под ноги и быстро пошла прочь, бормоча под нос какие-то проклятия. Зину передернуло.

Быстро перебежав дорогу, она остановилась напротив входа. Дверь была закрыта. Зина вспомнила то, что было в записке, — служебный вход. Быстро обогнув домик, она вошла в узкую калитку тесного, какого-то грязноватого дворика и вскоре уже стучалась в дверь аптеки. Ждать ей пришлось не долго. Вскоре дверь распахнулась и на пороге возникла миловидная полноватая блондинка лет тридцати с добродушным лицом.

— Добрый день, — поздоровалась Зина, — мне нужна Галина.

— Ты разве по записи?

— Простите? — удивилась она.

— Какой у вас срок? — спросила женщина, и Зина все поняла — и злобу бабки, и почему та плюнула под ноги. Заведение под вывеской «Аптека» специализировалось на подпольных криминальных абортах. Официально аборты были запрещены в 1936 году, и для советских женщин это стало настоящей бедой, потому что с контрацепцией было туговато. Приходилось изворачиваться, искать подпольных врачей и рисковать, ведь в случае облавы уголовный срок существовал и для врача, и для пациентки. Поэтому подпольные аборты стоили очень дорого.

Зина знала несколько своих однокурсниц, которые быстро переквалифицировались на это дело и очень скоро стали ходить все в золоте и жить на широкую ногу. Впрочем, она подозревала, что это удовольствие продлится для них не долго. У НКВД были длинные щупальца, проникающие во все сферы жизни. И если такие вот подпольные кабинеты существовали, то это не потому, что следователи карательных органов не знали об этом. А потому, что между начальством и теми, кто подобными кабинетами управлял, были совсем другие расчеты.

— Нет, — Зина покачала головой, — я совсем по другому делу. Мне переговорить с ней надо. О другом.

— Галины сейчас нет, — женщина вдруг враз потеряла доброжелательность, — но она скоро придет.

— Я могу подождать ее?

— Не знаю, — лицо ее уже вовсе было хмурым.

— А так? — Зина достала деньги и протянула ей.

— Ладно, — купюра моментально растворилась в руке, и женщина провела Зину в небольшую комнату, где стояло несколько стульев, заваленный журналами столик и шкаф с медицинскими инструментами. В стене виднелась еще одна дверь. Зина опустилась на стул. Где-то вдалеке часы пробили три часа дня. Она вздрогнула, словно ее ударили под дых. Что за жуткое место! Ей вдруг со страшной силой захотелось убежать отсюда, скрыться… Но она не могла. Вся атмосфера этой комнаты словно была пропитана отчаянием и страхом женщин, которые приходили сюда в последней надежде. Зина просто почувствовала, сколько горя знали эти стены, какой тоской они были пропитаны!

Судьба не дала ей шанса почувствовать, с чем приходили эти женщины сюда. Но она точно знала, что ни за что на свете не пришла бы в это страшное место. Сложись по-другому, она оставила бы ребенка и изо всех сил боролась бы за его жизнь. Однако она понимала, что не имеет права осуждать этих женщин, обреченных самой жизнью на невозможность распоряжаться своим телом. Против них было общество и время, когда они жили. И ей оставалось только бесконечно жалеть. А потому она с трудом переносила тоску, словно сочащуюся из этих стен, бесконечную тоску…

В коридоре раздались какие-то голоса. Они все приближались. Дверь скрипнула, и на пороге комнаты возникла… Лора Барг.

Зина была так поражена, что просто потеряла дар речи. Кого-кого, но ее Крестовская совсем не ожидала здесь увидеть! Лора вошла в комнату, аккуратно затворила за собой дверь. И Зина лишний раз поразилась тому, как эффектна эта женщина. От нее просто захватывало дух!

На Лоре была черная юбка и голубая блузка без рукавов. Длинные волосы собраны сзади в хвост. Глаза у нее были изумрудно-зеленые, точь-в-точь, как у Виктора. И Зина вдруг испытала щемящую тоску.

— Здравствуйте, Зинаида, — спокойно произнесла Лора Барг, остановившись напротив Крестовской.

— Вы меня знаете? — Зина поднялась с места, чувствуя мелкую, противную дрожь в руках.

— Знаю, — кивнула Лора, — видела ваше фото у Виктора. Вы с ним в Оперном театре сфотографировались, помните?

Зина помнила. С Виктором Баргом она несколько раз ходила в Оперный театр, но сфотографировались они только однажды. Это был их самый счастливый период, давным-давно. С тех пор словно прошла тысяча лет.

— Виктор жив? — Зина проглотила горький комок.

— Жив, — кивнула Лора, — но находится далеко. И я не думаю, что он скоро сможет вернуться в Одессу.

— Я понимаю, — вздохнула Крестовская.