Ирина Лобусова - Лугару

— Обжегся, — охотно ответил Виктор. — Работал с кислотой. Сейчас у меня очень большой заказ. Крупная партия изделий на экспорт. Вот и пришлось поработать в ударном темпе.

— Но почему кислота?

— Кислоты всегда используются в ювелирной работе. Без них никак. И когда работаешь много, на автоматизме, можно получить такие ожоги. Они со временем проходят. К счастью, концентрация кислоты очень слабая. Иначе рука была бы разъедена до кости.

— Такие ожоги лечатся сложно, — вздохнула Зина.

— А я их и не лечу! — улыбнулся Виктор. — Это у меня уже такая раскраска, как у леопарда. Я не обращаю на них внимания.

— Тебе больно? — В голосе ее прозвучало участие.

— Немного было. Но уже все прошло.

— Ты дома работаешь или в мастерской?

— И там, и там. Честно говоря, нам запрещают работать дома. Но я тайком беру левые заказы, и работать над ними приходится только в домашних условиях. Надеюсь, ты меня не выдашь, — улыбнулся Виктор.

— Никогда, — засмеялась Зина.

— Почти все мои коллеги берут домой халтуру. Но со мной никто ничего не сможет сделать. Я имею в виду, контролирующие органы.

— Почему? — удивилась она.

— Слишком уж серьезная у меня защита, — улыбнулся Виктор и, видя ее недоумение, пояснил: — Мой брат, Игорь Барг, возглавляет один очень секретный отдел в городском управлении НКВД. Так что ни одна муха надо мной не пролетит.

— Твой брат — чекист?

— Да. Страшный человек. И это без шуток. Он младше меня, но успел в жизни намного больше, чем я. Совсем сопляком прошел гражданскую войну. Он всегда был очень боевым, задиристым и хитрым. Попал к большевикам. Когда в Одессе установилась красная власть, он был уже командиром отряда! А было ему всего 20 лет. Сейчас ему 37, и он занял этот пост исключительно благодаря своей задиристости и смекалке. Стал большим человеком. И очень страшным. На самом деле, такие боевые качества — редкость для еврея. Мы больше тяготеем к коммерции или к искусству. Как я, например, когда и деньги зарабатываю, и искусством занимаюсь. Но мой брат — он совершенно другой. По характеру, по своему мышлению… По всему. Семья до сих пор не может принять его выбор.

— Это как? — удивилась Зина.

Рассказывая о своем брате, Виктор делился с ней достаточно серьезной информацией. Здесь было над чем подумать.

— Игорь считается позором нашего рода, — вздохнул он. — Если между нами, то в моей семье всегда не сильно жаловали большевиков. Решения Игоря уйти в боевой красный отряд вызвало настоящий скандал. Отец даже запер его в комнате. Но Игорь сбежал через окно. Ушел из дома. И с тех пор больше не появлялся. Я — единственный член семьи, который общается с ним. Отец наш уже умер. А дед, Леонид Барг, настолько переживает то, что Игорь стал чекистом, что отказался разговаривать с ним до конца своей жизни. Я пытаюсь повлиять на деда, но это бесполезно. Старика не так-то просто переубедить. Дед твердо убежден, что Игорь опозорил род Баргов.

— Печальная история, — Зина взглянула на Виктора с жалостью.

— На самом деле не очень, — ответил он. — Игорю плевать на семью. У него другие ценности, другие приоритеты в жизни. Семья ему не нужна — в смысле наша семья. Единственный человек, которого он признает родственником, это я. Мы с ним с детства дружили. Когда он родился, мне было шесть лет. И я все время его нянчил. Возился с ним — кормил, переодевал, гулял. Стал его нянькой. И Игорь это запомнил. Потому сейчас жалует только меня. И если меня кто тронет — тому не поздоровится.

— Наверное, это неплохо — иметь такого страшного брата! — рассмеялась Зина.

— Не очень и хорошо. Игорь сильно меняется в последнее время. Он становится другим человеком — везде бравирует своей службой, но делает все, чтобы его боялись. Он оборотень. Человек, который вроде выглядит прилично, говорит правильные вещи, но в душе таит такие страшные мысли, что сложно представить.

— Не очень-то ты жалуешь своего брата!

— Я предпочитаю видеть вещи такими, какие они есть. Это упрощает многое. Людей, подобных Игорю, называют оборотнями. И это очень страшные люди.

Тень пересекла светлую стену и медленно сползла вниз. Дверь, похоже, открылась. Приоткрыв глаза, Зина следила за ее движением. Комната вся состояла из рваных теней, оставленных не только светом из прихожей, но и сразу двумя уличными фонарями, светившими прямо в окно.

Окна квартиры Виктора Барга выходили на улицу, и до самой ночи в ней не умолкал шум. Она не привыкла к такому. После взрыва собора бывшая Соборная площадь оставалась удивительно тихой, словно большинство людей предпочитали обходить ее стороной. Здесь же все было иначе. Жаркое начало июля, в которое плавно перетек зеленый и не такой раскаленный июнь, распахнуло двери всех квартир, отворило все окна. Лавочки возле дома и дворы были полны людей, из открытых окон неслись разные звуки, детвора орала до темноты, гоняя мяч или играя в вечную войну, и все это создавало шум, от которого невозможно было скрыться, даже плотно затворив окна и запахнув их шторами.

Лето, жара, спадавшая к вечеру, было таким временем, когда жизнь из перенаселенных коммунальных квартир перемещалась на улицы, и все проблемы, события, новости и поступки обсуждались целым двором.

Это свойство чрезмерной общительности населения Одессы всегда Зину безмерно раздражало, несмотря на то, что она родилась и выросла в этом городе. Сколько себя помнила, ее семья — мама и бабушка — никогда не убивали время на лавочках под домом, отчего их страшно не любили соседи, чувствуя в этой утонченности и переборчивости чужую кровь — кровь не таких, как все.

Но после взрыва собора общительность в их доме несколько поутихла, на смену ей пришел страх — чувство такое же сильное, противное и недостойное, как излишняя простота.

Улица, на которой жил Виктор, будто явилась из самых страшных снов Зины. Мало того, что двор был полон людей в таком количестве, словно все всегда жили там, так еще и в квартиру Виктора они шли под таким прицелом старушечьих взглядов, что у Зины буквально заболела спина от липкого, воспаленного интереса, с которым старые сплетницы шарили глазами по ней.

Казалось, все старухи квартала оккупировали две широкие лавки, стоящие перед воротами дома Виктора. До слуха Зины даже донеслось мерзкое:

— Очередную привел!..

— Не обращай внимания, — прошептал Виктор, крепко сжав ее ладонь в своей руке. И, растаяв от его дыхания, от этих слов, она просто не видела и не слышала всех этих старых сплетниц, они как будто растворились в воздухе, словно закрытые плотными шторами. В тот момент она бы не увидела и целого мира, даже начни он рушиться прямо на ее глазах.