Игорь Москвин - Убийство в Невском переулке

— НЕТУ ОТ ВАС никакого покою Ивану Митричу, — ворчала Глаша, на все руки мастерица, и домашняя хозяйка, и повариха, и экономка в одном лице. — На улице мороз, не приведи господь, а тут происшествия, происшествия… — передразнила она присланного за начальником сыскной полиции Путилиным посыльного. — Да ноги отряхни, — процедила сквозь зубы, — снега по коридору нанесешь, а мне потом от воды избавляйся. Жди, — и дальше порога не пустила, сама же тихими, почти неслышными шагами прошелестела к двери в спальню хозяина, занесла руку, чтобы постучать.

Иван Дмитриевич не спал, проснулся с час тому и никак глаз сомкнуть не мог, все мысли тяготили, то одно на ум придет, то другое. Ворочался, как детская юла, но сон не шел. Путилин слышал, как раздалось дребезжание колокольчика, как Глаша, вполголоса выражая свое недовольство, пошла отворять дверь. Потом жалобно звякнула цепочка, послышался невнятный бубнеж.

Начальник сыска не стал ждать, когда Глаша начнет с тихого стука, а потом и загрохочет кулаком, поднялся, натянул халат, только с третьего раза попав в рукав, и направился к двери, отворил.

Домашняя хозяйка застыла с поднятой рукой.

— Ну, кто там? — устало спросил Путилин.

— Посыльный.

— Я понимаю, что посыльный. Из наших? — Иван Дмитриевич имел в виду — из сыскного, домоправительница поняла.

— Первый раз вижу.

— Пусть пройдет в кабинет.

— Так натопчет, — возмутилась Глаша, но, увидев в свете колеблющиеся свете свечи лицо хозяина, быстро ретировалась.

Через минуту в кабинет, теребя шапку в руках, вошел приземистый мужчина с седыми полосками в бороде и густыми бровями, остановился у входа и, переминаясь с ноги на ногу, произнес:

— Меня это… — Голос, хоть и басовитый, но звучал как-то натянуто, видимо человек оробел, встретив настороженный взгляд начальника сыска.

— Что стряслось? Кто прислал? Давай по порядку и безо всяких околичностей. Понятно?

— Так точно, ваше превосходительство, — званый гость вытянулся, словно на параде. — Понятно, — но так и остался стоять с открытым ртом, то ли не зная, с чего начать, то ли робость, однако, не проходила.

Иван Дмитриевич зажег еще один светильник на три свечи.

— Я слушаю.

— Ваше превосходительство, — набрался смелости мужчина, — близ Черной речки нашли убиенного.

— Не замерзшего?

— Никак нет, убиенного, голова вот тут проломлена, — и он рукой тронул затылок.

— Сам видел?

— Сам, — всем видом говоря: а как же, я лишку никогда не болтаю. — От этого за вами и пристав меня снарядил, сани выделил.

— Господин Евграфов?

— Так точно, Федор Осипыч.

Указанная территория относилась ко 2-му участку Выборгской части, в которой приставом служил штабс-капитан Евграфов, молодой человек, с которым Ивана Дмитриевича не один раз сводила судьба. Не оставляют преступники без надзора ни один участок столицы, вот и приходится знать чуть ли не каждого околоточного в городе, не то что приставов.

— Погрейся, пока оденусь, — добавил Путилин уже в дверях, — зябко на улице, небось мороз кусает?

— Ишо как, — признался мужчина, — в этом годе зима лютая, ой какая лютая.

У ПАРАДНОЙ СТОЯЛИ сани. Иван Дмитриевич поежился, выйдя из дома, и даже поднял меховой воротник пальто, но, сев на скамью саней, удивился, что не так уж и холодно в столице.

Доехали быстро, всего-то несколько улиц. Посыльный сидел на облучке с извозчиком и ни разу не повернулся, видимо, все-таки робость перед самим Путилиным брала верх.

По пути Иван Дмитриевич ни о чем конкретном не помышлял, мысли бегали, как муравьи: вроде бы голова занята, но непонятно чем. Все какие-то обрывки то о службе, которой в этом году четвертьвековой юбилей, и пора бы на покой, все-таки действительный статский советник… то о злодеях, не ценящих человеческую жизнь, словно она не дана свыше Божьим проведением, а так, пустяк, который можно походя забрать, то снова о том, кто в способности заменить его, Ивана Путилина, на таком ответственном посту.

Здесь мало лизоблюдства и преданного взгляда в глаза вышестоящему начальству, здесь порой надо и под нож с пулями лезть; потом мысли перескочили на зиму…

Так и домчали до места преступления.

ШТАБС-КАПИТАН ЕВГРАФОВ, тридцати с небольшим лет, высокий блондин с короткими волосами и небесно-голубыми глазами, выхаживал по пустырю в ожидании начальника сыскной полиции. В «Справочной книге Санкт-Петербургского градоначальника» Федору Осиповичу было уделено несколько строк:

Православный, женат, воспитывался в частном учебном заведении, на службе с 24 января 1864 года, в должности с 12 апреля 1874 года, в чине с 16 марта 1873 года…

Но эти скупые строки не могли вместить того, что с первого дня Евграфов взялся за околоточных, а потом и за городовых, начал наводить порядок, какой только возможно. Больше не стало со стороны полицейских чинов самоуправства. Капитан был скор на расправу, увольнял за большие нарушения безо всякой жалости и к тому же с волчьим билетом. Подчиненные Федора Осиповича побаивались, но уважали за справедливость, иной раз своих в обиду не давал, когда возводили напраслину.

— ДОБРОЙ НОЧИ ИЛИ утра, Иван Дмитрич, — протянул руку Путилину капитан.

— Главное не утро или ночь, а то, чтобы они были добрыми, — улыбнулся начальник сыскной полиции, пожимая руку Евграфова.

— И то верно, но добрым назвать не могу.

— Рассказывайте, Федор Осипович, что стряслось в ваших краях?

— Так рассказывать нечего, от Чернореченского моста, — пристав указал рукою, — до Флюгова переулка, — кивнул в другую сторону, — возвращался из трактира Степан Тимофеев, заметил в стороне на пустыре темное пятно, подошел, ну а далее — в участок, благо он недалеко.

— Значит, Степан Тимофеев.

— Знакомая фамилия?

— Нет-нет, это я так, а дальше?

— А дальше дежурный пошел с Тимофеевым, вызвали меня. Вот и все.

— Вы осматривали место преступления?

— Нет, Иван Дмитрич, я более склонен доверять вашему чутью, поэтому более никто к трупу не подходил, кроме Тимофеева и дежурного.

— Хорошо.

Убитый лежал на спине, широко раскинув руки в стороны. На нем было надето только нижнее белье. Расстегнутый ворот нижней рубахи открывал покрытую седыми волосами грудь, поверх лежал на толстой нитке нательный медный крест.

Иван Дмитриевич сперва остановился подле убитого, обозревая место преступления. Повернулся то в одну сторону, то в другую. Склонился над трупом, повертел в руках нательный крестик, потом выпрямился, и лоб Путилина прочертила морщинка.