Валерия Вербинина - Ласточкино гнездо [litres]

Шофер поднял голову. Молодое лицо его почернело от загара, светлые волосы прядями выбивались из-под фуражки.

– Татьяна Андреевна! По-моему, к вам приехали гости…

– Кто? – непроизвольно спросила Тася, но тут же увидела громадный черный лимузин, стоявший у входа, и за рулем – незаменимого Степана Сергеевича, постоянного сопровождающего Нины Фердинандовны.

Невольно Тася забеспокоилась.

Жена наркома устроилась так, что ей почти не приходилось ни к кому ездить – напротив, все ездили к ней.

«Уж не рассердилась ли она на Борю за его выходку?» – мелькнуло в голове у Таси, и молодая женщина молнией взлетела по ступеням.

Винтер лежал в постели, и из-за того, что ему довелось пережить в этот день, его широкое энергичное лицо словно постарело на добрый десяток лет.

У Таси сжалось сердце, когда она увидела его.

Нина Фердинандовна в крепдешиновом платье цвета слоновой кости устроилась в кресле возле режиссера, то и дело трогая украшение, висящее на ее шее.

«А платье-то ее толстит», – не без злорадства помыслила Тася, но тотчас же опомнилась и придала своему лицу как можно более почтительное выражение.

– Бережнее к себе надо относиться, бережнее, Борис Иванович, – говорила гостья, продолжая, судя по всему, начатый разговор. – А то как мы справимся без вас?

Борис взъерошил волосы, стал сбивчиво объяснять, что за Еремина испугалась его невеста и отговорила его, а потом оператор проштрафился с пленкой, и пришлось снимать второй дубль. Он весьма юмористически описал свои переживания в тот момент, когда, беспомощный, барахтался в воздухе.

Тася слушала мужа, и ее тонкие губы горестно кривились. Она понимала, что все это игра, часть киношной жизни, и все же страдала, потому что считала, что Борис только зря унижает себя.

– Довольно странная невеста у Еремина, вы не находите? – заговорила Нина Фердинандовна, слегка растягивая слова.

– А что в ней странного? – делано удивилась Тася. – Я так поняла, они с Андреем из одного городка или даже деревни. Как-то при мне они разговаривали с Федей, и Андрей сказал, что никогда не стоит жениться на актрисе, потому что в результате не будет ни приличного дома, ни спокойной работы. Два актера всегда мешают друг дру… Ой, какое миленькое на вас украшение!

Нина Фердинандовна опустила руку и не без самодовольства поглядела на то, что сверкало на ее шее.

– Миленькое? О да, – сказала жена наркома, и ее глаза замерцали. – Это «Алмазная гора».

Тася прикипела к месту.

Борис, который ничего не понимал в украшениях, кроме того, что они должны делать хорошеньких женщин еще красивее, заинтересовался.

– Покажите-ка, покажите… О! Замечательно, просто замечательно! Я думаю, мы должны снять эту гору в нашей фильме…

– Это и есть та самая «Алмазная гора», которая принадлежала Розенам? – пробормотала Тася, все еще не веря своим глазам. – Та, о которой до сих пор судачат в городе?

– Да, представьте себе, – с самодовольством подтвердила Нина Фердинандовна, касаясь пальцами драгоценной подвески. – Я ведь позаботилась все как следует разузнать о доме, где вы собирались снимать. Ходили слухи про какие-то подземные ходы, про то, что Розены спрятали там клад… Ну я и велела во время ремонта все как следует проверить. И что вы думаете – никаких подземных ходов не обнаружилось, зато в одной из комнат нашли искусно сделанный тайник, а в нем – шкатулку с драгоценностями. Большинство вещичек там было так себе, но вот эта… – Актриса загадочно улыбнулась, а Тася почувствовала себя совершенно несчастной.

Боже мой, ну почему одним – все, и влиятельный муж, и украшение невероятной красоты, и главные роли, и платья из Парижа, а ей – рахитичная дочь, непрактичный муж, за которым нужен глаз да глаз, и никаких тебе платьев или украшений…

Тася никогда не считала себя завистливой, но сейчас – сейчас она была готова заплакать от осознания своего унижения.

Чем, ну чем эта холеная самка с совиными глазами лучше нее?

– Значит, это украшение с историей? – рассеянно спросил Борис, и жена наркома рассказала ему то, что ей было известно об «Алмазной горе».

– Сколько же она стоит? – вырвалось у Таси.

Она тотчас же пожалела о своем вопросе, потому что Гриневская поглядела на нее с нескрываемой насмешкой.

– Дорого, я полагаю, – со смешком промолвила Нина Фердинандовна. – Но я вовсе не собираюсь ее продавать.

– Очень красиво, очень, – заметил Борис, разглядывая драгоценное украшение. – И вы в нем… – Он собирался сказать комплимент, но увидел выражение лица жены и решил воздержаться. – Я лучше ничего не скажу, – добавил режиссер с улыбкой.

Гриневская приподняла черные брови, явно ожидая продолжения.

– Вы чрезвычайно подходите друг другу, – наконец нашелся Борис.

– Ваш муж – настоящее сокровище, – протянула Нина Фердинандовна двусмысленным тоном, обращаясь к Тасе. – А сокровища надо беречь… Не позволяйте ему больше так легкомысленно распоряжаться собой. – Она поднялась с места. – Значит, с завтрашнего дня вместо вас какое-то время будут снимать Голлербах и Мельников?

– Да, – ответил Борис, – мне пока доктор не разрешает вставать с постели. Когда Володя не играет, он будет режиссировать, и наоборот – когда Миша не снимается, распоряжаться будет он. Разумеется, я дам им подробные указания…

– Даже не сомневаюсь, – уронила Нина Фердинандовна, усмехнувшись.

Она обменялась с режиссером и его женой еще несколькими незначительными репликами и направилась к выходу.

– Замечательная женщина, – сказал Борис, когда за Гриневской закрылась дверь.

– Ты думаешь? – мрачно спросила Тася, ожесточенно крутя в пальцах бахрому скатерти. – Между прочим, если она нашла клад, она должна сдать его государству. Хотя о чем я говорю – для тех, кто живет в Кремле, законы не писаны…

– Тася, – проговорил Борис после паузы, – иногда у меня такое впечатление, что ты ревнуешь… Ну как мне объяснить тебе, что она волнует меня только как актриса? И не только она, но и Лёка…

– Я? Ревную? – болезненно вскрикнула Тася. – Ты видел, какие меха она привезла на съемки? А платья, а украшения… «Алмазная гора», черт побери! Ты… ты хоть понимаешь… Какая ревность, – с раздражением промолвила она, встряхнув головой, – благодаря своему старому мужу она имеет все… понимаешь, все! А мы у нее в рабстве… Ну хорошо, мы все зависим от нее! Ведь если бы мадам не дала своего согласия, не было бы ни фильмы, ни Ялты, ни… ничего…

– При чем тут фильма, – с плохо сдерживаемым раздражением ответил Борис, – тебе просто жаль, что не ты носишь это чертово украшение…

– И это тоже! Тоже, представь себе!

Режиссер слабо усмехнулся.

– Боюсь, что даже если фильма пойдет по всей Европе, я все равно буду не в состоянии купить тебе «Алмазную гору»… – Он протянул Тасе руку, приглашая ее присесть на постель. – Малыш, разве ты забыла, что я сказал тебе когда-то? Я говорил, что буду любить тебя и без всяких украшений, такой, какая ты есть… К черту эти побрякушки, они все равно ничего не меняют в наших отношениях…