Валерия Вербинина - Ласточкино гнездо [litres]

– Что ж, если так, – медленно проговорил Борис, – тогда понятно, почему… – Он не договорил и только повел своими широкими плечами. – В общем, деньги, как всегда… Ничего нового.

Он замолчал, захваченный мыслью, а нельзя ли в фильм вставить ограбление банка. Допустим, подъезжают на машине грабители…

– Боря, – нарушила молчание Тася, – я хотела тебе кое-что сказать… – Он непонимающе взглянул на нее. – Ты заметил, как у Маруси щечки округлились? За последние недели она прибавила целый фунт [22] 409 граммов. Хотя метрическая система была введена в СССР с 1925 года, еще некоторое время в быту пользовались привычными старыми единицами. в весе… – Молодая женщина конфузливо рассмеялась. – Послушай, ты не мог бы каждый свой сценарий писать так, чтобы его можно было снимать в Крыму? Ты подумай… Тебе хорошо, и Марусе хорошо… И нам всем хорошо, – закончила она.

Пока Борис, немного растерявшись, пытался объяснить жене, отчего нельзя сочинять сценарии так, как ей хочется, Валя Дружиловская решила, что раз завтра выдадут зарплату, можно и погулять.

Это выразилось в том, что у знакомого букиниста она купила книжечку стихов Блока и засела в кафе, заказав большую порцию шоколадного мороженого.

– Можно?

Валя подняла глаза от книжки: перед ней стоял Сергей Беляев.

– Нельзя, – тотчас ответила девушка.

– Значит, можно. – Усмехнувшись, фотограф сел напротив нее. – Как это прикажете понимать?

– В смысле?

– Передовая девушка, комсомолка, в два счета можете все разъяснить насчет международного положения, а читаете старорежимного поэта. – Он кивнул на книжку.

Валя ненавидела краснеть, но сейчас она все-таки покраснела и придвинула томик к себе, словно Беляев собирался его отнять.

– Не ваше собачье дело, что я читаю, – отрезала она.

– А. Мечты, мечты, – задумчиво протянул Сергей. – Знаете, я вас некоторым образом понимаю. Мое сердце тоже жаждет любви.

– Перестаньте, – кисло попросила Валя. – Ничего вы не жаждете, и вообще вам на всех плевать.

Сергей, потирая пальцем висок, с любопытством уставился на собеседницу.

– Мне очень приятно, что вы обо мне думаете, – промолвил он наконец, усмехаясь, – пусть даже в таком ключе.

– Я о вас не думаю, – тотчас парировала Валя.

– Тогда о ком? Кажется, я догадываюсь. По-моему, он блондин с фамилией на «Г», правильный и скучный. Таблица умножения, немецкий формат.

Валя почувствовала, что ей неодолимо хочется закурить, и стала искать папиросу.

Сергей достал коробок спичек.

– Не надо, – отмахнулась костюмерша, – у меня свои.

– Как угодно. Зря вы тратите свое время на этого чистюльку, милая. Ничего у вас не выйдет.

– Зато ты не чистюлька, по шлюхам бегаешь, – отрубила Валя, переходя в нападение.

Однако ее собеседник только развеселился и, откинувшись на спинку стула, поглядел на нее с восхищением.

– Черт! Меня вывели на чистую воду. Но, понимаешь, дело в том, что это абсолютно ничего не значит. Ни на вот столько. – Он показал кончик ногтя. – А знаешь, тебе нелегко придется в жизни, если ты не изменишься. Люди не любят сложностей. Или ты сквернословишь, дымишь, как паровоз, и всем понятно, чего от тебя ждать, или ты мечтательная барышня, которая читает Блока, но не все сразу.

– Эй, полегче там, – отозвалась Валя, неприязненно щуря глаза. – Не то я тоже тебя препарирую и найду чего-нибудь этакое.

– Валяй, – с готовностью согласился фотограф.

– Белый костюмчик, повадочки, – заговорила собеседница, подлаживаясь под его тон, – косим под нэпмана, а на самом деле что? Паршивый фотограф на дрянной кинофабрике. Конечно, подрабатываешь, где только можно, снимаешь понаехавшую сволочь с деньгами и их толстозадых жен. Блока не читаешь, это я уже поняла. – Валя усмехнулась. – Ну, развлечения – девки из тех, что подешевле. И что? Это что, жизнь? Да дерьмо это, а не жизнь.

– Как и у тебя. – Положительно, Вале никак не удавалось вывести своего визави из себя, чтобы он поднялся и ушел.

Сергей просто сидел и улыбался, и улыбка у него была – как у чеширского кота, которого чешут за ушком.

Невольно девушка начала теряться. В ее представлении фотограф уже давно должен был встать, обругать ее последними словами и удалиться, а она бы осталась наедине с дивными стихами Блока и своими мечтами.

Конечно, она подозревала, что нравится Сергею, но что-то в нем инстинктивно ее отталкивало. Он был ей антипатичен настолько же, насколько Володя ей нравился.

Однако после того памятного дня, когда они разговаривали в беседке, Голлербах больше не подходил к ней, а когда им приходилось общаться, выражался крайне лаконично и на «вы».

И самое скверное, что она даже не могла на него рассердиться.

Все знали, что Володю в Москве ждет невеста-учительница, как знали и то, что в определенные часы он ходил на центральную почту, откуда можно было заказать междугородный разговор, и тратил на беседы огромные деньги. А еще он чуть ли не каждый день посылал ей телеграммы, то трогательные, то комические, и тоже не считал, во сколько это обходится.

Какой контраст с Петей Светляковым и его омерзительными разборками с любовницей! Какой контраст с Винтером и его затюканной женой, которую он превратил в смесь служанки и цепного пса! Какой контраст с Нольде, который…

Повернув голову, она увидела, что по улице идут репортер «Красного Крыма» с Ереминым, и, привстав, стала им махать, чтобы они ее заметили.

Разговор с Сергеем утомил Валю, и она чувствовала, что ей не повредит общество других людей.

Впрочем, томик Блока она все же позаботилась убрать.

– Секретничаете? – весело спросил Андрей после обмена приветствиями, но ответа ждать не стал. – Как тут мороженое? По такой жаре я не откажусь…

Они с Опалиным сели за столик костюмерши, а через пару минут к ним присоединились Вася и Лёка.

Собственно говоря, Вася хотел вернуться в гостиницу, но его спутница увидела Еремина в кафе и настояла на том, чтобы зайти.

– Значит, по-вашему, «Броненосец «Потемкин» – плохая фильма? – спросил Опалин у Андрея, продолжая, по-видимому, начатую ранее беседу.

– Тут шоколадное мороженое хорошее, – шепнула Валя Лёке, которая села с ней рядом. – Мне нравится.

– Он у тебя интервью берет? – поинтересовался Вася у актера. – Тогда там может быть только: «Фильма Сергея Эйзенштейна является самой гениальной картиной наших дней».

Все засмеялись.

– Любую другую точку зрения все равно напечатать не дадут, – добавил Вася. – Тогда зачем стараться?

– Мы просто разговариваем, – ответил Андрей.

– Так что насчет «Броненосца»? – спросил Опалин.