Валерия Вербинина - Ласточкино гнездо [litres]

– Ваня, не надо…

– Ну ваши деньги хотя бы. Вы же забрали только рукоделье…

– Там деньги и есть, – ответила Варвара Дмитриевна шепотом, прижимая к себе коробку. – Я… понимаете, вчера несколько книг ни с того ни с сего выпали из шкафа… как было при прошлом землетрясении… и лампочка стала дребезжать… как тогда… Я испугалась. Ну и… решила заранее приготовиться…

– Вы молодец, – без всяких околичностей объявил Иван. – Сидите здесь. Я сейчас вернусь.

На ближайшей церкви ударили в набат.

По улице проехал пожарный расчет с молодцеватыми пожарными в блестящих касках, лестницами и скрученными брандспойтами. Лошади хрипели и упирались, и человеку, который правил ими, стоило огромного труда удержать их. Мускулы на его руках напряглись и стали как канаты.

Через несколько минут в набат ударили на других церквях.

Иногда все звонари, не сговариваясь, звонили в унисон, и оттого впечатление выходило особенно поразительное.

Земля гудела, колокола звенели, собаки не прекращали выть и лаять, истошно рыдали дети, дико кричали обезумевшие женщины. Толчки не прекращались; от повторных ударов рушились балконы, фасады самых прочных зданий покрывались трещинами, целые стены выламывались из кладки и падали грудой камней.

Люди прыгали из окон вторых и третьих этажей, потому что двери заклинило и иным путем выбраться наружу было невозможно.

«Селиванов… чахоточные больные… а рядом детский санаторий… там множество калек… И землетрясение! Но что мне делать с Варварой? Хотя… раз она сообразила заранее собрать вещи, она точно не пропадет…»

Скользя, падая, поднимаясь и чувствуя, как от непрерывно движущейся под ногами земли тошнота подступает к горлу, Опалин вернулся в дом – и в комнате Варвары Дмитриевны застал гражданку Крутикову, сдобную жену соседа, которая деловито шарила по ящикам стола.

Опалин нехорошо оскалился и поднял с пола увесистый кусок камня.

– Положь на место, – скучно сказал он, – не то я тебе мозги вышибу и скажу, что так и было… Давай выкладывай, что ты там в карманы понапихала…

С ненавистью поглядев на паршивого сопляка, который помешал ее планам, соседка принялась бросать все на стол. Она охала, когда дом сотрясался особенно сильно, а затем попыталась проскочить мимо страшного Опалина к двери, но он поймал ее за руку и вытащил у нее из кармана последнее, что она рассчитывала захватить с собой – пустой флакончик от французских духов.

– Ах, ты!..

Вырвав руку и обругав Ивана на прощание непечатными словами, воровка исчезла, а он наскоро накинул рубашку, забрал «браунинг», покидал на скатерть все более-менее ценные вещи, которые попадались ему на глаза, и завязал ткань в узел.

Всюду на полу лежали куски камня и штукатурки, крыши не было, и только звезды и луна холодно взирали сверху на то, что творилось в эти мгновения в Ялте.

Чувствуя, что пол под ним пошел трещинами, Опалин бросился к двери и кубарем скатился по лестнице, после чего она сложилась с сухим треском и завалилась набок.

«Скорее отсюда! Пока тут все не обрушилось мне на голову…»

Весь в пыли, в грязи, он подошел к Варваре Дмитриевне и опустил узел с вещами возле ее ног.

– Вот… Там ваша соседка пыталась поживиться… Ну я ее шуганул.

Старая дама подала ему платок, и он вытер лицо.

– Какое ужасное стихийное бедствие… – пробормотал Опалин, озираясь.

– Вся моя жизнь – стихийное бедствие, – строго и печально промолвила Варвара Дмитриевна. – Вы хотите уйти?

Иван растерялся и забормотал, что у него друг в санатории…

– Идите, – прервала собеседница его неловкие объяснения. – Но обязательно возвращайтесь живым.

Эти слова отчего-то окрылили его больше, чем пригоршня казенных фраз о долге, героизме и мужестве, и он побежал искать Кешу, у которого была машина.

Приходилось выбирать самые широкие улицы, чтобы не попасть под падающие обломки зданий. А земля меж тем не желала успокаиваться, и повторные толчки следовали один за другим.

Навстречу Опалину выбежала обезумевшая лошадь, и он едва успел отскочить в сторону. Из соседнего дома спешно выносили кое-как застегнутые чемоданы и грузили их в машину.

– Вот тебе и отдохнули! – кричал какой-то полуодетый толстяк озлобленно, обращаясь неизвестно к кому. – Поели, называется, винограду!

На набережной Опалин увидел Кешу, который ехал в машине, и бросился к нему.

Шофер тотчас затормозил.

– Ваня! Ты цел? Садись!

Опалин стал путано объяснять, что у него друг в санатории за городом, и там рядом другой санаторий, детский, с сотнями пациентов, и ему надо туда попасть, потому что врачам и медсестрам наверняка нужна помощь, не в одном месте, так в другом…

Но тут от груды чемоданов, наваленной в нескольких десятках метров от входа в гостиницу, отделилась женская фигурка в линялом платьице и подбежала к «Изотте Фраскини».

– Кеша! Кеша! Слава богу! Сейчас приведут Борю, я забираю Марусю – и едем! Куда угодно, хоть на Севастополь, хоть на Симферополь…

– Послушайте, – начал Кеша, явно испытывая неловкость, – я…

– Никаких возражений! – оборвала его Тася. – Делайте, что вам говорят… Сейчас Миша принесет вещи! Вы, что вы все время путаетесь под ногами? – напустилась она на Опалина. – Тоже хотите бежать? Для вас места нет!

Кеша поглядел на ее лицо, на Опалина и открыл дверцу.

– Ваня, садись… Едем в твой санаторий.

– Что? – пронзительно закричала Тася и вслед за этим обрушила на шофера град ругательств. – Не смей! Не смей! Это моя машина! Я уезжаю, не он! У тебя нет права! Не смей! Нет! Нет! Нет!

Она вцепилась в дверцу машины одной рукой, а другой стала неловко бить Опалина, который хотел сесть в машину, и пыталась ногтями заехать ему в лицо.

– Это моя машина! – выла Тася. – Моя! Здесь все мое! Неееееет! Не дам! Не дам! Сдохните все! Не дам!

Видя, что она невменяема и что разговаривать с ней бесполезно, Опалин с силой оттолкнул ее, чем только раззадорил Тасю.

Жена режиссера прыгнула на него, как кошка, пытаясь вцепиться ему в горло. Видя, что дело плохо, он ударил ее по-настоящему, кулаком в лицо, так, что она упала.

– А-а-а-а-а-а! – отчаянно завыла она, корчась на дороге. – А-а-а-а-а!

– Бросай эту бесноватую, садись, едем! – крикнул Кеша.

Опалин запрыгнул в машину, и они помчались сквозь ночь, чувствуя, как шоссе сотрясается от толчков. Несколько раз Кеша вилял, уворачиваясь от падающих телеграфных столбов.

Неожиданно Иван распрямился.

– Море горит!

Над водой полыхали огненные столбы, уходя вдаль.

Это было страшное, величественное и ни на что не похожее зрелище.

Кеша бросил на него быстрый взгляд и вывернул руль, огибая обрушившийся на дорогу оползень.

– Вот теперь я видел все, – только и сказал он.