Ипполит Рапгоф - Сонька Золотая Ручка [Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль]

Та рассказала, вопя и стеная, громадную историю о нападении на нее каких-то замаскированных личностей, которые увезли ее за десять верст от города в какой-то замок.

— Это были мужчины! — с ужасом воскликнула Юлия Пастрана. — Они тебя обесчестили!

Софья Владиславовна молчала, потупясь, но когда Юлия заявила, что поедет к губернатору и попросит его разыскать злодеев, плутовка стала умолять ее этого не делать. Она указывала на свой девственный стыд и на страх перед необходимым освидетельствованием того, что совершили над ней сластолюбивые насильники.

Юлия Пастрана и тут поверила Софье Владиславовне и не стала подавать жалобу. Но когда Сонька и во второй раз пропала на всю ночь, Юлия, как ни была доверчива, почувствовала что-то неладное. Она стала увещевать девушку сказать всю правду, и Софья Владиславовна созналась.

Юлия очень рассердилась. Отношения двух дам еще больше ухудшились, когда Юлия узнала о беременности Соньки.

Тем не менее, добрая женщина пригласила акушера, а когда подошел срок, отправила Софью Владиславовну в госпиталь Марии Магдалины.

Родилась девочка. Софья Владиславовна заикнулась было, что не желает расставиться с ребенком, но Юлия высказала неожиданную твердость:

— Выбирай, либо я, либо ребенок!

Сонька выбрала ее, хорошо сознавая, что возле Юлии она может поживиться значительным образом.

Но с тех пор их отношения еще больше ухудшились. Софья Владиславовна теперь без особых угрызений совести обворовывала богатую покровительницу.

Юлия Пастрана держала все деньги при себе, так как по мнительности боялась доверить их какому-либо банку.

И вот однажды, когда случился с несчастной женщиной очередной припадок, Сонька ловко вытянула у нее ключ от железного сундучка и записку со словом-кодом.

Секретное слово было «Магдалина». Так звали покойную мать Юлии.

Звякнул замок, перед жадными глазами Блювштейн лежали груды банковских билетов большой ценности. Быстрым движением спрятала она несколько пачек за корсаж. А потом побежала к Масальскому — вот когда пригодился верный помощник — и попросила его спрятать деньги на сутки.

Но неожиданно повеса штабс-капитан испугался: слишком громадной была сумма — тридцать тысяч франков! Он потребовал, чтобы Софья Владиславовна вернула деньги на место.

— Ты пойми, мы с тобой будем счастливы и ни в чем не станем нуждаться, — убеждала его юная воровка.

Но Масальский был непреклонен. Он твердил: «Отнеси деньги обратно и положи туда, откуда ты их взяла».

Сонька сделала вид, что вняла доводам возлюбленного, хотя в душе кляла и ругала его, на чем свет стоит. Она поняла, что надеяться ей надо теперь только на саму себя. Обратного пути для нее нет. Она заказала у искусного мастера чемодан с секретным двойным дном. Уложила в него деньги и поставила этот скромный с виду дорожный чемодан у себя в комнате. Скандал не заставил себя ждать. Юлия Пастрана вздумала однажды пересчитать наличные деньги и, обнаружив пропажу, пришла в ужас.

С места в карьер бросилась она к губернатору и заявила об украденных деньгах.

Явилась полиция и произвела тщательный обыск вещей Софьи Владиславовны. Но секретное убежище пропавших капиталов обнаружено не было.

Несколько раз Софью Владиславовну допрашивали в полиции, но молодая женщина стояла на своем, выражая крайнее негодование по поводу подозрения, павшего на нее. Юлия чувствовала себя виноватой, решив, что ее, видимо, обсчитали в одном из банков, где она обменивала деньги.

Она слезно просила Соньку простить ее и с той поры обнаруживала к ней большую ласку.

Но Софья Владиславовна обид не прощала: обвинили в воровстве, отняли ребенка! Маленькая Маргарита пристроена была в монастырский приют.

Случайно это или нет, а здоровье Юлии Пастрана с той поры резко пошатнулось. Накануне отъезда из Варшавы случился у нее сильнейший припадок астмы. Разрыв сердца прикончил существование этой оригинальной женщины.

Похоронами распоряжалась Софья Блювштейн. В последнюю минуту она все же воспользовалась удобным моментом и присвоила себе все драгоценные вещи, лежавшие в ридикюле Юлии Пастрана и ящиках туалетного столика.

Между прочими ювелирными шедеврами был здесь и медальон, украшенный громадными бриллиантами. Открыть медальон не удалось. Блювштейн не знала секрета замка. Она и не особенно старалась. Важны были бриллианты, а не содержимое медальона.

На похоронах по просьбе Софьи Владиславовны присутствовал Масальский. Он явился в парадном мундире и при орденах. Под руку он вел красивую Софью Владиславовну, которая в трауре приобрела страдальческий и угнетенный вид.

Она симулировала необычайную грусть, время от времени прикладывала батистовый платок к своим ланитам и глубоко вздыхала.

Когда судебный пристав опечатал имущество покойной и по настоянию австрийского консула взял железный сундучок и все сколько-нибудь ценное в распоряжение консульской канцелярии, Софья Владиславовна, распродав остальные предметы, покинула гостиницу и сняла квартиру на Новом Святе.

Теперь Масальский мог беспрепятственно навещать свою возлюбленную в любое время дня и ночи.

Как-то Масальский пожаловался Софье Владиславовне на то, что ее отец, разбогатевший старик Блювштейн, угрожает предъявить ко взысканию вексель на тысячу рублей, хотя штабс-капитан исправно выплачивал ему ежегодно двести рублей процентов.

— А, кстати, скажи мне, — неожиданно обратилась к нему Сопя, — почему ты не женился на твоей богатой помещице?

Масальский, застигнутый врасплох, стал путаться и понес всякие небылицы.

— Нет, тут что-то неладно, — заявила Соня. — Выкладывай правду.

И тогда штабс-капитан признался, что, не дожидаясь свадьбы, вошел в интимные отношения с дочерью помещика. Прислуга предала влюбленную парочку. Их подкараулили ночью. Вышел необычайный скандал. Старик выгнал из дома дочь. Та отправилась к знакомой, добыла у нее мышьяку и отравилась.

— На меня эта смерть подействовала угнетающим образом, — томно признался Масальский. Как бы в подтверждение на глазах у него навернулись слезы.

— И все твои планы рухнули?

— Мало того, что рухнули, я был настолько дискредитирован в глазах местной аристократии, что поневоле поторопился перевестись в Варшаву. К счастью, мой полк перевели целиком, и я наконец избавился от косых взглядов, которые меня преследовали в Шклове.

Софья Владиславовна задумалась. Она постигла своим практическим умом, что Масальский — пройдоха, и домогался он не любимой женщины, а денег. И тогда она решила не показывать вида, что является обладательницей крупного капитала.