Юлия Нелидова - Тайна «Железной дамы»

Именно поэтому Иноземцев остался уверенным, что Ромэн еще жив.

Но ведь единственно только этот факт не может стать основанием полагать, что сие действительно так. Когда человек в чем-то до безумия убежден, переубедить его не помогут никакие факты, а это – дорога в тупик. Сейчас Иноземцев вел себя именно как человек, до безумия убежденный в мнимой смерти, а значит, шагающий к глухой кирпичной стене.

Пришло время вспомнить о врачебной беспристрастности.

К сожалению, когда доктор и адвокат добрались до аллеи де ла Шапель, погребение, видимо, уже завершилось, ибо облаченные в черное тени стали стекаться обратно к своим экипажам. Иноземцев прибавил шаг, а потом даже припустился бегом – неужели опоздали? Неужто он так и не увидит своего непутевого ученика в последний раз. Этот единственный взгляд может столько рассказать о его смерти.

Но, едва завидев толпу, доктор остановился. «Вряд ли гроб был все это время открыт, – пронеслось у него в мыслях, – такие увечья никогда не ставят на обзор публике, крышку заколачивают сразу же».

Дальше он уже шел, не разбирая дороги, следом продолжал семенить месье Герши. Толпа облаченных сплошь в черное окружила литую чугунную ограду с красивым гранитным монументом внутри, у подножия которого лежали две плиты. На монументе значились имена Агаты Деламель – первой жены Лессепса-старшего, а теперь и его внука.

Иноземцев вцепился пальцами в ограду, стал как вкопанный, вперившись отчаянным взглядом в эту надпись. И стоял фантомом, ничего вокруг не замечая, кроме имени несчастного юноши, высеченного на камне, и печальный некролог под ним. Все, что осталось от бедолаги, – плита да дюжина патетичных, скорбных рифм, им же некогда и написанных.

– Нет, этого просто быть не может, не может быть, ни в коем случае… – сам того не осознавая, бормотал он.

Черные тени вокруг засуетились, зашептались. Присутствие учителя покойного внесло волнение в толпу. Одни Иноземцева сторонились, другие молчаливо приветствовали наклоном головы, но тотчас старались отойти. Иван Несторович и без того понимал: думают теперь о нем невесть что, подозревают, проклинают. Интересно, какого же мнения об Иване Несторовиче сам Фердинанд Лессепс, самолично вверивший дорогое чадо в руки русского доктора с сомнительной репутацией морфиномана? Ненавидит, поди, лютой ненавистью.

Как ни странно, тот встретил Иноземцева, сердечно пожав руку, похлопав по плечу и поблагодарив за принесенные соболезнования, хотя сам Иван Несторович от смятения едва промямлил пару слов соболезнования. Теплый свет в глазах старика вдруг разогнал уныние доктора, вмиг воскресив желание попробовать довести свою гипотезу до конца. Иноземцев не сдержался.

– Месье Лессепс, я боюсь дарить напрасную надежду… – проронил он.

Предприниматель побледнел. Но тотчас же взял себя в руки, сделал жест молчать и предложил чуть отойти.

Они встали под раскидистым буком. Лессепс был сильно взволнован, руки его и подбородок дрожали.

– Вам что-то известно?

– Нет, не могу точно утверждать, – едва не взмолился Иноземцев. – Но я подозреваю, что сегодня рядом с вашей покойной супругой в могилу лег не Ромэн.

– Почему? – вскричал Лессепс, но тотчас осекся, замолчал, поозирался по сторонам и шепотом добавил: – Не Ромэн? Почему? Да, я надеялся, что врачи и медицинские эксперты найдут хоть что-нибудь, указывающее, что это не мой любимый внук. Но, увы… Все логично, все по полочкам. Убила одним ударом, два контрольных и оставила гореть… а потом зачем-то вернулась.

– Вы поспешили, месье Лессепс, с похоронами.

– А где вас, черт возьми, носило? Я не могу ждать, на носу конференция, посвященная вопросу канала. Стройка стоит, нужны новые вложения, нужна вера инвесторов, что канал будет функционировать… А как они будут верить мне после всего, что произошло? Допустим, дело можно будет замять, свалить взрыв на Леже, а смерть Ромэна – на ревность невесты. Но и это лишит меня большого процента вкладчиков.

– Но что такое вкладчики, когда есть шанс, что ваш внук жив? Позвольте мне попробовать доказать это. Дайте разрешение на эксгумацию.

– Эксгумацию? Да в своем ли вы уме, месье Иноземцев! Его предали земле, и четверти часа не прошло. Опять шумиха, опять газетчики.

– Сейчас еще тепло, разложение не заставит себя ждать. Я должен его осмотреть!

– Я осознаю ваше отчаяние. Вы успели привязаться к нашему мальчику…

– Нет, вовсе не потому! В момент, когда произошел взрыв, я был в катакомбах под Парижем. Попал в них случайно, через собственный подвал. Ударная волна сотворила мощный поток воздуха, который поднял пыль столбом. Если был поток воздуха, значит, и дом, в котором якобы погиб Ромэн, тоже сообщается с подземными ходами, – выпалил доктор, сам с трудом осознавая смысл сказанных им слов. Попытка утопающего, хватающегося за последнюю соломинку, вылилась во вполне убедительную версию. Наверное, он просто озвучил то, что накипело за сутки в подсознании. О, очередная загадка мозга! И как он раньше не догадался?

– Не понимаю, как это может быть связано с…

– А то, что через эти ходы Ромэн и ушел! – продолжал Иноземцев развивать мысль о побеге непослушного ребенка.

– И прячется?.. Прячется в страхе от того, что натворил.

– Да!

– Но как быть с телом, которое обнаружила мадемуазель Элен?

– В этом магазине отсиживался опасный преступник, анархист, любитель бомб. Почему же не быть там кому-либо еще – мертвому ли, живому – все равно. Если мадемуазель Элен выжила, то лишь благодаря тому, что смогла спрятаться в подвале, никаких иных способов остаться в живых при подобном взрыве нет.

– Почему комиссар Ташро ничего не сказал про подвалы?

– Плохо искали. Они и у меня ничего не нашли. А не то бы тотчас отправили отряд на поиски. Я самолично завтра займусь всем этим.

Лессепс сдвинул брови, призадумавшись. Минуту он стоял в полном молчании, а потом промолвил:

– Не вините себя.

И, погруженный в мрачные думы, удалился.

Иноземцев с минуту постоял, глядя вслед предпринимателю, так и не поняв значения его слов, – то ли не поверил старик словам врача, то ли существование подвалов ставилось под чрезмерно большое сомнение. Постоял, огляделся, перехватил отчаянный взгляд инженера Эйфеля, который наблюдал беседу Иноземцева с Лессепсом издалека, а потом развернулся и поспешил на аллею де ла Шапель.

Солнце стало садиться, скоро стемнеет. Отправиться ли на улицу Риволи, искать подвалы? Ах черт, совсем позабыл о пациентах. Их опять, должно быть, собралась целая толпа у крыльца.

Поколебавшись, Иван Несторович взял на углу бульвара Мильмонтан и улицы Шаронн фиакр и уехал в свою лабораторию.