Эрнест Капандю - Таинственный незнакомец

Креки посмотрел на Ришелье, потом расхохотался и пожал ему руку.

— Прекрасно, — сказал он, — меня уверяли, что мадам д’Этиоль очаровательна! Но зачем вы меня везете туда?

Ришелье раскрыл табакерку — истинное произведение искусства, запустил в нее свои тонкие пальцы и, медленно нюхая ароматический табак, сказал, стряхивая его крошки с жабо:

— Ну, мой друг, мадам Норман д’Этиоль — очаровательная молодая женщина, исполненная грации, красоты, остроумия и даже талантов.

— Черт побери! Да ваша мадам д’Этиоль просто совершенство!

— Словом, приманка для короля!

Ришелье улыбнулся и лукаво посмотрел на своего спутника. Маркиз хотел что-то сказать, но форейторы еще громче защелкали хлыстами, и вихрь пыли поднялся впереди, справа от кареты.

— Держи левее, дурак, и дай проехать! — закричал громкий голос.

Хлысты защелкали сильнее, раздались крики, и голос, только что кричавший, продолжил:

— Служба короля!

Впереди стояла большая наемная карета, запряженная двумя большими лошадьми, которая занимала почти всю ширину дороги.

В ту аристократическую эпоху проехать по узкому месту дороги первым было делом крайней важности. Знатные люди с этой целью нередко останавливали и даже опрокидывали кареты низших по званию. Наемной карете грозила опасность, потому что форейторы решили проехать во что бы то ни стало. И, если бы экипаж маркиза де Креки ринулся вперед со своей четверкой, то карета неминуемо опрокинулась бы в реку.

— Боже! Да вы нас сбросите в реку! — закричал жалобный голос.

И в окне наемной кареты показалось круглое, румяное лицо с двойным подбородком. Маркиз де Креки весело расхохотался.

— Аббат де Берни! — воскликнул он.

— Маркиз де Креки! — воскликнул аббат, протянув руки. — Неужели вы хотите нас угробить?

— Сохрани Бог, любезный аббат, вы слишком интересный собеседник, и притом мадемуазель Госсен мне не простит этого. Однако, любезный аббат, мы должны проехать.

— Я ужасно боюсь этой кареты, которая скрежещет, как старое железо.

— Садитесь в нашу карету, а потом эту можно будет столкнуть в реку.

— С удовольствием, — ответил аббат, и лицо его засияло. — Но я не один.

— Кто же это?

— Вольтер.

Ришелье сделал знак рукой лакею.

— Идите и передайте от нас месье де Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.

Лакей поклонился и со шляпой в руке подошел к дверцам наемной кареты; через несколько минут высокий, худощавый человек, одетый без щегольства, медленно вышел из наемной кареты.

Это был Мари Франсуа Аруэ де Вольтер. Ему исполнилось в ту пору пятьдесят лет, и он находился даже не во всем блеске славы — слава, в полном значении этого слова, пришла к нему много лет спустя, — а в центре блистательных и шумных обсуждений его персоны.

— Садитесь же, любезный Аруэ, — сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.

Вольтер сел в карету, и дверца немедленно закрылась.

— Теперь, господа, скажите нам, — начал Креки, — куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?

— В Этиоль! — ответил аббат де Берни.

— Разве вы знаете мадам д’Этиоль? — спросил Ришелье Вольтера.

— Я ее знал, когда она была мадемуазель Пуассон.

— Пуассон! Пуассон! — повторил Креки. — Какой-то Пуассон, помнится, чуть ли не был повешен за злоупотребления.

— Он ее отец, — сказал Вольтер.

— И кто-то спас его в Гамбурге, — заметил Ришелье.

— Это был Турншер.

— А потом кто-то выхлопотал ему прощение.

— Опять же Турншер!

— Турншер! Турншер! — повторил Креки, смеясь. — Стало быть, он покровитель семейства Пуассон?

— Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, — сказал Берни, — у него миллионов двадцать.

— Что он еще сделал для семейства Пуассон?

— Он совершенно освободил Пуассона, — ответил Вольтер, — от неприятностей, от скуки, от горестей и от беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой взял на себя.

— И он в этом добился полного успеха, — сказал аббат, — потому что к восемнадцати годам мадемуазель Антуанетта стала просто совершеннейшей девушкой!

— Как она была хороша в день свадьбы!

— И как Норман был безобразен! — сказал Берни.

— Так же, как и теперь, — прибавил Вольтер.

— Да, но он был помощником главного откупщика, и брак совершился.

— Норман д’Этиоль — племянник Турншера? — спросил Креки.

— Да.

— Так что мадам д’Этиоль привязана к Турншеру всеми узами. Он ее крестный отец, ее дядя, ее благодетель…

— За это Пуассон ему глубоко признателен!

— Сколько лет она замужем?

— Три года.

— И сколько ей лет?

— Я могу точно это сказать, — сказал Вольтер, — потому что в тот день, когда она родилась, я обедал у Турншера, это было 29 декабря 1721 года.

— Значит, ей теперь двадцать четыре года.

— Лучший возраст женщины!

— Удивительна жизнь этой молодой женщины! — сказал Вольтер. — Дочь Пуассона, человека ничтожного, она имела перед собой самую незавидную перспективу, но этот ребенок был баловнем природы! Все дурное оборачивалось для нее хорошим, и, вместо того чтобы идти по извилистой тропинке, она с самого начала своей жизни, с первых шагов следует по прекрасной дороге, усыпанной цветами. Кто может знать, куда приведет ее этот путь?

— Одна судьба, — сказал Берни.

— Которой герцог де Ришелье так часто подает руку, — прибавил Вольтер, лукаво улыбаясь.

Ришелье тоже улыбнулся и посмотрел на Вольтера. Что-то промелькнуло во взглядах двух этих умных людей, но умных столь различно: Ришелье имел всю хитрость придворного, Вольтер — все лукавство философа.

Карета тем временем уже несколько минут ехала по лесу, потом повернула налево, на берег реки и поднялась на крутую гору, на которой возвышался замок Этиоль. Вскоре экипаж остановился у крыльца. Множество лакеев в разных ливреях, стоявших в передней, и множество экипажей во дворе свидетельствовали о большом количестве гостей.

Выйдя из кареты, Ришелье и Креки немного отстали от спутников. Маркиз взял за руку герцога.

— Любезный герцог, — сказал он, — мой неожиданный визит к мадам д’Этиоль не случаен.

— Вы так думаете?

— Уверен.

— Что ж, вы не ошибаетесь.

— Знаете ли, вы чертовски раздразнили мое любопытство!

— Понимаю.

— Зато я ничего не понимаю!

— Вы поймете, когда придет время, любезный маркиз, до тех пор не расспрашивайте.

Завтрак был подан в розовой столовой, огромные окна которой позволяли гостям любоваться живописным пейзажем. Пятнадцать мужчин, представлявшие цвет французской аристократии, искусства, науки, литературы и финансовых кругов, сидели вокруг стола в обществе десяти женщин, сиявших драгоценностями и красотой. Но самая прекрасная сидела на почетном месте, угощая гостей, как умная хозяйка, желающая нравиться всем. Это была Антуанетта д’Этиоль. По правую руку ее сидел Ришелье, по левую Вольтер, напротив помещался ее крестный отец и благодетель Турншер.