Эрнест Капандю - Таинственный незнакомец

— Как? — удивился Фейдо. — Никто не вышел?

— Никто.

— Выходит, они исчезли?

— По крайней мере, на время. Но на другой день я видел, как те же самые люди, которых я видел накануне, снова входили туда.

— Однако, — сказал Беррье, — куда могли деваться те люди?

— Этого я не знал еще вчера, а узнал только прошлой ночью. Эти постоянные визиты в одни те же часы показались мне странными, и я изучал их с чрезвычайным вниманием. Я стал замечать, что эти люди приходили по двое; я их подстерегал, подслушивал: они говорили на воровском жаргоне, который мне знаком. Среди них я узнал Исаака, бывшего в шайке Флорана. На другой день (это было в восемь часов вечера) я переоделся и пошел в трактир, смежный с таинственным домом. Я притворился пьяным, но не спускал глаз с запертого дома.

Ночь была очень темная. Я стоял в дверях и пел.

— Что ты делаешь? — спросил меня Исаак.

— Ищу работу.

— Иди к нам!

— А что значит — к нам?

— Хочешь, я тебя представлю сегодня тетушке Леонарде? Ты узнаешь все.

— Хорошо, — сказал я, — я тебе верю.

Мы пошли к дому. Он постучался особенным образом — дверь отворилась, мы вошли и оказались в узком сыром коридоре, плохо освещенном сальной свечкой. В конце коридора Исаак обратился к своему спутнику:

— Пойдем наверх или вниз?

— Вниз, — ответил тот. — Внизу веселее.

Мы спустились в подземелье под площадью Мобер, о существовании которого не подозревает никто. Там за столами сидело множество людей, которые ели, пили, играли и пели. Худая старуха, похожая на скелет, прислуживала гостям. Я смешался с толпой. Исаак со своим товарищем оставили меня. Старуха, которую все собравшиеся называли Леонардой, подошла ко мне.

— Ты здесь в первый раз? — спросила она.

— Да, — ответил я.

— Кто тебя привел?

— Исаак и его друг Зеленая Голова!

— Ты не принят?

— Пока нет.

— Будешь представлен нынче ночью.

— В какой был шайке?

— В шайке Флорана.

— У тебя есть пароли?

Я тотчас вынул из кармана все знаки, какие должны были убедить ее и которые Флоран дал мне, когда я приехал в Париж.

— Иди вперед! — велела она мне.

Я вошел в ярко освещенный зал и увидел там людей, одетых так, что их невозможно было узнать. Позвали Исаака и Зеленую Голову, которые поручились за меня. Тогда я был принят и записан, мне дали имя и внесли его в книгу. Я вышел, но не мог найти дороги к двери, в которую вошел. А ведь я все хорошо рассмотрел, мне казалось, что я легко найду выход. Я решил отыскать старуху Леонарду и спросить ее, как мне выйти.

— Здесь никто не возвращается назад, — сказала она мне, — здесь все идут вперед. Пойдем, я тебя провожу.

Старуха взяла меня за руку, и мы вышли из зала в темный коридор. Она завязала мне глаза, мы долго поднимались и спускались по лестницам. Я покорно шел с завязанными глазами и, наконец, услышал, как открылась дверь. Струя холодного воздуха хлынула мне в лицо, повязка упала, и я очутился напротив монастыря Святого Иоанна Латранского, а возле меня стояли Исаак и Зеленая Голова.

— Ты вышел напротив этого монастыря? — удивился Беррье. — А вошел с площади Мобер?

— Да, на углу улицы Галанд.

— Но от угла улицы Галанд и площади Мобер до монастыря Святого Иоанна Латранского несколько десятков домов! Следовательно, под этими домами проложен подземный ход. Продолжай, — обратился Фейдо к Жакоберу.

— Ты будешь хорошим товарищем, — сказал Исаак, — и завтра тебя испытают.

— Завтра? — спросил я. — Где? Когда? Как?

— В восемь часов на площади Мобер, в трактире, а потом перед Петушиным Рыцарем!

— А сегодня вечером, — спросил начальник полиции, — ты пойдешь в трактир на площади Мобер?

— Пойду.

Беррье многозначительно взглянул на начальника полиции.

— Пройди в кабинет номер семь и жди, — сказал начальник полиции агенту, — через десять минут ты получишь мои распоряжения.

Начальник полиции и секретарь остались одни.

— Каково ваше мнение? — спросил Фейдо.

— Распорядитесь наблюдать за этим человеком до нынешнего вечера так, чтобы были известны каждое его слово, каждый его поступок. Расставьте двадцать пять преданных агентов в домах поблизости площади Мобер и велите дозорным ходить по улицам, смежным с этими двумя пунктами. В восемь часов дайте Жакоберу возможность войти в дом на площади Мобер, а в половине девятого велите напасть и на этот дом, и на тот, который находится напротив монастыря Святого Иоанна Латранского. Когда полицейские окружат весь квартал, никто из разбойников не скроется.

— Мне остается прибавить к вашему плану только еще одну деталь. Жакоберу не сообщайте об этих распоряжениях. Вызовите его в свой кабинет и узнайте, каким способом он намерен достичь цели. Предоставьте ему действовать со своей стороны, пока мы будем действовать с нашей.

— Слушаюсь.

Беррье вышел. Фейдо подошел к камину и, очевидно, глубоко задумался. Постучали в дверь. Вошел лакей, держа в руке серебряный поднос, на котором лежало письмо, запечатанное пятью печатями.

Начальник полиции сорвал печати, разорвал конверт и открыл письмо. В нем заключалось только две строчки и подпись. Фейдо вздрогнул.

— Ждут ответа? — спросил он.

— Словесного, ваше превосходительство.

— Скажите «да».

— Герцог де Ришелье! Чего он от меня хочет?.. «Важное дело, нетерпящее отлагательства».

Он позвонил и приказал вбежавшему лакею:

— Лошадей!

Потом сел за бюро и, быстро написав несколько строчек на очень тонком листе бумаги, сложил этот письмо так, что его можно было спрятать между двумя пальцами. Потом он раскрыл перстень на безымянном пальце левой руки, вложил бумажку внутрь перстня и закрыл его.

— Карета подана!

Фейдо взял шляпу и перчатки.

На синем фоне золотыми буквами сияла надпись: «Дажé, придворный парикмахер».

Эта вывеска красовалась над салоном, который располагался на нижнем этаже дома между улицами Сен-Рош и Сурдьер, напротив королевских конюшен.

Салон принадлежал Дажé, придворному и самому модному парикмахеру.

Быть клиентом Дажé считалось престижным. Мужчины и женщины — все стремились попасть в салон придворного парикмахера.

В тот день, когда в кабинете Фейдо де Марвиля происходили вышеописанные сцены, толпа желающих попасть в салон была больше, чем обычно, так что не все смогли там поместиться — половина людей стояла на улице. По всей видимости, они были чем-то встревожены и обеспокоены. Чувствовалось, что ими руководит не одно лишь желание поправить парик или завить себе шиньон, но и нечто иное.

В одной группе, стоявшей прямо напротив полуоткрытой двери салона, шел особенно оживленный разговор.

— Какое несчастье, милая Жереми, — говорила одна из женщин.