Оливер Пёцш - Дочь палача и Совет двенадцати

Куизль насторожился.

– Мешочек с травами? Что это были за травы?

– Понятия не имею. Может, собиралась окуривать комнату… Зимой многие женщины этим занимаются. Но интересно другое, – Дайблер понизил голос. – Ее продержали несколько дней в покойницкой, чтобы выяснить, кто она. И потом, через пару дней, объявилась девушка, бледная, со светлыми волосами. Она сказала, что убитую звали Эльфридой Таннингер и что она работала в шелкопрядильной мануфактуре в Ау. Лойбль собирался расспросить ее подробнее, но девушка как сквозь землю провалилась.

– Мануфактура в Ау? – переспросил Куизль. – Ты шутишь?

Дайблер рассмеялся.

– Нет, такая и вправду есть. Нашему курфюрсту несколько лет назад взбрело в голову, что Бавария должна сама обеспечивать себя шелком. С тех пор эти сумасшедшие разводят в курфюршеских садах шелкопрядов. На Ангерплац и в Ау построили мануфактуры, набрали бедных девушек, и там они ткут шелк. – Дайблер отпил пива из кружки и вытер пену с бороды. – Не знаю, годится ли этот шелк хоть на что-то. Но девушкам, по крайней мере, не приходится жить на улице. Время от времени люди с фабрики прочесывают улицы, подбирают даже детей, и тем приходится работать. Если кто-то отказывается, тех прогоняют из города.

– Раньше женщина сама сидела за станком, а то и целое семейство зарабатывало себе на жизнь нелегким трудом, – проворчал Куизль. – Теперь этим занимаются десятки человек, и это зовется мануфактурой. А деньги достаются другим!

– Так вот и ворчишь всю жизнь, – Дайблер ухмыльнулся. – Это новое время, Якоб. Нам, старикам, его не понять, оно принадлежит молодым.

– Дуракам оно принадлежит, – пробурчал Куизль. Он снова затянулся и продолжил: – Кстати, мастер Ганс действительно встречался с девицей в Ау. И знаешь что? Ей не было и восемнадцати, по всему лицу у нее были веснушки, и волосы золотистые, как у нашей покойницы! Выходит, Георг был прав.

Дайблер уставился на него с удивлением.

– Черт, откуда ты узнал…

– А ты думал, я сижу тут весь день, дую пиво и жду, когда же продолжится наше собрание? – перебил его Куизль. – Я тоже кое-кого расспросил. Ганса с его белыми волосами и красными глазами сложно не заметить.

– В тебе говорит жажда мести…

– Да чтоб тебя! Он разговаривал с жертвой, признай это, наконец, Михаэль! И он солгал нам! Если хочешь, чтобы я разобрался в этом деле, дай мне сделать это по-своему. Тебе этого убийцу все равно не разыскать!

Дайблер пожал плечами.

– Как бы там ни было, сегодня Ганс сидел с нами в Совете. И прошлым вечером я видел его в трактире. Так что к последнему убийству он, скорее всего, непричастен.

– Ты всю ночь за ним наблюдал? Или, может, ночевал с ним? Не думаю! Так что…

В этот момент распахнулась дверь, и Куизль резко замолчал. В трактир вошли несколько палачей. Среди них был и мастер Ганс, хоть он и держался немного позади, словно его сопровождал скверный запах.

– Легок на помине! – прошипел Куизль.

Мастер Ганс увидел Якоба, подошел к их столу и поклонился с насмешливой улыбкой.

– Якоб, любезный друг, – проговорил он тихим голосом и смахнул с лица белую прядь. – Столько событий… я даже не спросил, как чувствует себя твоя младшая дочь. Вчера она буквально вылетела из трактира.

– Незачем тебе тревожиться о Барбаре, – ответил Куизль, стиснув в ладони пивную кружку. – Она сильная, справится.

– Хорошо, – мастер Ганс покивал. – Приятно слышать. Она мне всегда нравилась, а ты и не знал, наверное? Если ты после вчерашней ее выходки не найдешь для нее мужа… – Он наклонился к Куизлю и подмигнул ему красным глазом. – В моем доме в Вайльхайме для нее всегда найдется место. Я люблю, когда девушки упрямы, как молодые кобылицы. Чтобы их нужно было сперва объездить.

Мастер Ганс рассмеялся, похлопал по плечу онемевшего Куизля и отошел.

Вскоре он уже сидел за столом, отдельно от всех, и победно улыбался – так, словно украдкой чему-то радовался. Куизль встряхнул головой. Невозможно было угадать, что творилось в голове у этого человека.

– Ладно, признаю, что собеседник он не самый приятный, – заметил через некоторое время Дайблер, украдкой поглядывая на Ганса. – Но он быстрее других умеет добиться признания. Поэтому и состоит в Совете, хотя я своего голоса ему не давал. Да, он мерзкий тип и живодер. Но чтоб он стал убивать девушек… Мне кажется, Якоб, в чем-то ты допустил промашку.

– Что ж, вот и поговорили, – Куизль поднялся, но Дайблер потянул его за руку и снова усадил на место.

– Послушай, я… я не хотел принижать твою сообразительность, – произнес он тихим голосом, чтобы не услышали другие палачи, сидящие за соседними столами. – Я хочу лишь, чтобы ты подошел к делу непредвзято. Мне без тебя никак! Эта встреча может стать последней на долгие годы. Или люди, чего доброго, расправятся с кем-нибудь из нас… Прошу тебя! – Он с мольбой взглянул на Куизля. – Выясни, кто за этим стоит.

Якоб колебался. Он посмотрел на мастера Ганса: тот неслышно насвистывал какую-то мелодию. В конце концов палач из Шонгау кивнул.

– Ладно. Посмотрю я на эту мануфактуру, будь она неладна. Чтобы ты не думал, будто я пошел на это только из-за Ганса. – Якоб взял кружку и сделал большой глоток. – Но сначала допьем пиво, – он смахнул пену с бороды. – В одном вам следует отдать должное. В Мюнхене, конечно, хватает напыщенных болванов, зато пиво вы варите отменное.

Увлеченные суетой большого города, Барбара и Георг гуляли по оживленным улицам Мюнхена.

Многие лавки еще не открылись после праздника Сретения Господня, но народу на улицах меньше не стало. Волы тянули повозки к кварталу Граггенау, где на широкой площади складировали соль. Несколько иезуитов в черных робах с достоинством шагали в сторону коллегии Святого Михаила. За ними тянулась орава уличных ребят в надежде на щедрое подаяние. Стражники довольно быстро разогнали детей. Барбара заметила, что в Мюнхене нищих терпели даже меньше, чем в других городах. Их гнали прочь, и они вынуждены были прозябать в предместьях, и лишь немногих впускали в город в качестве поденщиков. Барбару пробрала дрожь. Неужели и она скоро окажется в их числе? С ребенком на руках будет просить милостыню, пока стражники ее не прогонят?

Вот уже два часа они бродили по Мюнхену; останавливались у лотка с подогретым вином и лепешками, на богатой улице Нойхаузер полюбовались выставленным на продажу сукном. Но в основном близнецы разговаривали. Они не виделись почти два года, и им было что обсудить. Детьми они были очень близки, иногда им даже снились одинаковые сны. Но за последние годы Георг превратился в крепкого мужчину, а Барбара стала девушкой с собственной волей. Им уже не так легко было найти общий язык. Они почти не касались в разговорах беременности Барбары – казалось, оба боялись, что эта тема приведет их к ссоре.