Валерия Вербинина - Драма в кукольном доме

– Да, я женатый человек и доволен этим, – сказал Александр в ответ на слова княжны.

– Вот как? А по вас не скажешь.

Кельнер принес «курсистке» шоколад и пирожное. Амалия расплатилась, оставив щедрые чаевые, но кельнер внимательно поглядел на нее и чаевые не взял.

– Прошу, не стоит, я же вижу, вам деньги нужнее, – сказал он вполголоса, видя, что посетительница собралась протестовать.

Он ушел, а Амалия поправила сползающие очки и с несчастным видом уставилась на пирожное, которое занимало полтарелки. Вообще-то ей даже не хотелось есть, а если бы и хотелось, с ватными шариками за щеками жевать не слишком-то удобно.

Меж тем за соседним столом разговор шел своим чередом.

– Вы ничего обо мне не знаете, княжна, – сказал Александр.

– Почему же? Ваша мать мне многое рассказала. Она думает, что вы не так счастливы, как хотите показать.

Александр промолчал, но Амалия, зная его, готова была поклясться, что при этих словах он дернул уголком рта, и на его лице появилось упрямое выражение, как бывало, когда он хотел выругаться – и не мог.

– Она рассказала мне, что ваша жена целыми днями ходит по портнихам и тратит деньги на своих родственников, – наябедничала Александрина. – А до вас ей дела нет.

– Я не вхожу в расходы моей жены, – отрезал Александр. – И я нахожу недопустимым тон, которым вы говорите о ней, княжна. Вы ведь даже ее не знаете. Зачем вообще вы настояли на нашей встрече? Чего вы добиваетесь? – Судя по звуку голоса, Корф дал волю своему раздражению. – Знайте, я перестал общаться с людьми, которые не наговорили мне об Амалии и половины того, что вы тут сказали.

Александрина поняла, что барон вот-вот встанет и уйдет, и ее охватила паника.

– Но я знаю только то, что мне сказала ваш мать… – залепетала она. – Я привыкла ей доверять… в конце концов, она была моей крестной… Не сердитесь, Александр, прошу вас! Я хотела только возобновить нашу дружбу… которая оставила у меня прекрасные воспоминания… которая…

– Простите, княжна, – ответил безжалостный Александр, – но у меня привычка не заводить дружбу с женщинами моложе семидесяти. Для семейного человека такие дружеские связи обычно плохо кончаются.

«Ай, уел! – повеселела Амалия. – Вот так уел!» На радостях она даже откусила кусочек пирожного, которое таяло во рту, и отпила немного шоколада. В это мгновение зазвенел колокольчик над входной дверью, и в кондитерскую вошли двое: жеманная молодая дама в светло-желтом платье и крошечной шляпке, кокетливо сдвинутой на одну бровь, а с ней приличный господин средних лет, который нес на руке дорогую трость. Что-то неуловимо кошачье проглядывало в ее обладателе – то ли врожденное умение выбрать себе самое теплое место, то ли обаяние, магнетически действующее на всех особ противоположного пола. Одним словом, то был дядюшка Казимир.

Завидев барона Корфа в компании незнакомой девицы, он приостановился, после легкого колебания приподнял шляпу в знак приветствия и повел свою спутницу за свободный столик. На Амалию в образе курсистки дядюшка обратил не больше внимания, чем на сломанный стул.

– Кто это был? – с беспокойством спросила Александрина.

– Так, общий знакомый. И обязательно надо было ему зайти именно сюда! – вырвалось у раздосадованного Корфа.

– Мне очень жаль, – пробормотала княжна. – Думаете, он может… может кому-нибудь рассказать?

Александр не стал отвечать, но даже по его молчанию можно было заключить, что дядюшка Казимир примерно так же способен хранить тайну, как кочегар Петербурго-Варшавской железной дороги – решать интегральные уравнения.

– Я думаю, – наконец с расстановкой промолвил Александр, – что нам, княжна, больше не стоит встречаться. Это может вызвать ненужные пересуды.

Поняв, что дальше подслушивать уже не имеет смысла, Амалия выбралась из-за стола и поспешила к выходу. В квартире матери она избавилась от грима и переоделась в свою обычную одежду, после чего вернулась домой. Александр в детской играл с сыном, Амалия посмотрела на мужа и засмеялась.

– Почему ты смеешься? – спросил Корф. Хотя в дворянских семьях было принято обращение на «вы», даже между супругами, его жена со своей обычной непосредственностью ввела обращение на «ты», которое, впрочем, употреблялось только с глазу на глаз.

– Так, – ответила Амалия беспечно. – Просто хорошее настроение!

Пока баронесса Корф была занята выяснением того, насколько глубоко соперница сумела вклиниться в ее семейную жизнь и как сильно успела навредить, все смешалось в доме Киреевых – или, если не прибегать к цитатам из классики, все развалилось окончательно. Выйдя от следователя, Георгий Алексеевич хранил ледяное молчание, Владимир чувствовал себя глубоко оскорбленным в своих сыновних чувствах, Алексей тревожился за мать, затеявшую совсем не безвредную манипуляцию, и отчасти за себя, ощущая, как в воздухе назревает нечто скверное. Даже князь Барятинский, совершенно, по его словам, удалившийся от страстей, при виде живой и невредимой Натальи Дмитриевны испытал искреннее изумление и засыпал вернувшихся домой членов семьи вопросами. Он был так поражен, что забыл сообщить племяннику об одном обстоятельстве, а именно о гостье, которая дожидалась Киреева в гостиной. И когда Наталья Дмитриевна переступила ее порог, то лицом к лицу столкнулась с Марией Максимовной, которая поднялась с кресла ей навстречу.

– А-а-а-а! – завизжала госпожа Игнатьева. – Божечки мои!

Та, кого она охотно приняла бы за привидение, пригвоздила ее к месту взглядом, полным совершенно непередаваемой ненависти, и в свою очередь закричала:

– Жорж! Жорж! Что эта… эта особа делает в моем доме?

Мария Максимовна завизжала еще громче и на всякий случай отскочила за стол. Надо сказать, что она проделала свой маневр вовремя, потому что Наталья Дмитриевна сделала в ее сторону угрожающее движение.

– Ты его не получишь! – крикнула хозяйка дома, теряя самообладание. – Я уже говорила, что тебе его не отдам!

– Не смейте мне тыкать! – с достоинством возразила Мария Максимовна.

А дальше… дальше случился омерзительный, чудовищный, постыдный скандал с обычным в таких случаях набором оскорблений, угроз, воплей, испорченного и разбитого имущества, проклятий и пожеланий сопернице отправиться туда, где она уже никому не сможет причинить зла.

Князь скрылся во флигеле, Алексей расплакался, хотя раньше почти никогда не плакал, Владимир стоял с трясущимися губами, а Георгий Алексеевич, хоть поначалу и пытался унять двух фурий, махнул на них рукой, вышел в соседнюю комнату, достал бутылочку и налил себе водки. Опрокинув рюмочку и заметив, что руки у него до сих пор дрожат, налил себе еще одну и опрокинул также и ее, не закусывая.