Джон Робертс - SPQR V. Сатурналии

– Попытайся сделать так, чтобы тебя не поймали занимающимся с девушками чем-нибудь неподобающим, – предупредил я Гермеса.

– Конечно, нет, господин, – явно неискренне ответил тот. – Но вы ведь хотите, чтобы я выудил у них информацию, так?

– Прекрати пускать слюни. Да, я хочу знать, известно ли рабам что-нибудь о смерти Целера и приходили ли к Клодии какие-нибудь необычные посетители. Я знаю, что у нее бывают странные субъекты всех мастей, но мы ищем женщину-ведьму или шарлатанов – людей, которые вполне могут торговать ядами.

Надежда на это была порядком притянута за уши. Для женщины Клодия много где путешествовала и могла найти экзотические яды практически где угодно. Как раз такого рода покупка была вполне по ней. Но оставался шанс, что она открыто приобрела яд прямо здесь, в Риме. Преступники-аристократы вроде этой женщины часто принимали мало предосторожностей, чтобы скрыть улики своих преступлений. Они считали, что находятся выше подозрений или, по крайней мере, выше судебного преследования.

Как только дверь дома открылась, я понял, что меня ждет интересный вечер. В прошлом Клодии разрешалось предаваться своим пристрастиям только в пределах ее собственных апартаментов, а остальная часть дома был типично скучным, консервативным жилищем Метеллов. Но это правило улетучилось вместе с дымом от погребального костра Целера.

Янитор, открывший нам дверь, смахивал на одну из греческих статуй атлетов-эфебов: сплошные гладкие мускулы, идеальная кожа и густые кудрявые локоны. Не считая шевелюры на голове, он был полностью безволосым – неестественная черта внешности, характерная для высокородной женщины, но редко встречавшаяся среди мужчин, кроме египетских рабов, а этот юноша явно был не египтянином. Единственной уступкой скромности, которую позволила ему Клодия, был просвечивающий мешочек для гениталий, висящий на тонком шнурке, повязанном вокруг бедер. Кроме мешочка, слугу прикрывал лишь позолоченный, изукрашенный драгоценностями ошейник, за который он был прикован к косяку.

– Добро пожаловать, сенатор, – сказал этот мальчик, показывая в улыбке идеальные белые зубы. – Моя госпожа и ее гости в триклинии.

Мы миновали атриум с примыкающими к нему комнатами и нишей для родовых масок умерших, и вышли в перистиль. Обычно подобное помещение находилось под открытым небом, но над этим для защиты от холодного ветра был натянут искусно сделанный навес, украшенный золотистыми звездами. В бассейне под навесом красовалась изящная скульптура танцующего фавна, а в воде под ним резвился толстый декоративный карп. На бронзовых цепях между колоннами висели красивые чеканные лампы из Кампании.

Куда ни посмотри, я видел замечательные произведения искусства и тонкую работу мастеров. Я также заметил, что Клодия не потрудилась выложить полы мозаикой по новой моде. В этом не было большого смысла, поскольку она не собиралась тут оставаться. Все ее сокровища можно было собрать и увезти с собой.

– Деций!

Ко мне подошла хозяйка дома. Платье окутывало ее тело, как окрашенный воздух. В ту пору ей было около тридцати трех лет, и она все еще оставалась одной из самых красивых женщин Рима. Тело ее не было отмечено следами деторождения, поэтому она предпочитала почти прозрачные косские платья. Легкую ткань для них ткали на острове Кос, и цензоры все время пытались запретить ее в Городе, или, по крайней мере, не позволить носить ее респектабельным женщинам. Но уважение Клодии к общественной морали было минимальным. Ее молодое лицо портил только намек на суровость вокруг рта и глаз. В отличие от многих других женщин, она умеренно пользовалась косметикой.

– Как я рада тебя видеть! – вскричала Клодия, беря мои руки в свои. – Я слишком долго с тобой не встречалась! Фауста рассказала мне всё о тех захватывающих делах в Александрии. Похоже, там замечательный суд.

Фауста была лучшей подругой Клодии, хотя ей вскоре предстояло выйти замуж за Милона, смертельного врага Публия Клодия. Такова политика.

– Я уверен, что принцесса Береника примет тебя, как королеву, если ты решишь нанести ей визит, – заверил я.

Береника была даже более чокнутой, чем большинство членов египетской царской семьи.

– Пойдем, познакомься с другими моими гостями, – поманила меня за собой хозяйка. – Некоторых из них ты знаешь.

– Веди, – сказал я. – Но нынче вечером я должен улучить время, чтобы поговорить с тобой наедине.

– Знаю, – с таинственным видом прошептала Клодия. Она наслаждалась заговорами. – Но ты не должен упоминать об этом за ужином. О, Деций, я так рада, что вы с моим братом покончили со своими глупыми ссорами!

Тут она слегка хватила через край – это было слишком даже для Клодии. Но, с другой стороны, эта женщина ни в чем не знала умеренности, даже в неискренности.

– А теперь пойдем со мной. – Она взяла меня под руку, и мы вошли в триклиний, который открывался в крытую часть перистиля.

Здесь произошли кое-какие изменения. Клодия не любила уютной интимности обычных обеденных залов, поэтому убрала пару внутренних стен и объединила три комнаты в одну. Насколько я помнил план дома, она пожертвовала спальней Целера и кабинетом, чтобы расширить свой триклиний. Кушеток и подушек было столько, сколько я никогда не видел в Риме даже в доме Лукулла.

– Что ж, Клодия, – сказал я, – зала не такая величественная, как во дворце Птолемея, но почти такая же.

Хозяйка дома улыбнулась, принимая это как истинный комплимент.

– Разве не великолепно? В комнате почти нет мебели, которую цензоры не запрещали бы то в одно, то в другое время.

– Законы против роскоши никогда не срабатывают, – сказал я. – Люди, которые принимают такие законы, – единственные, кто могут позволить себе их нарушить.

Это не совсем соответствовало истине, потому что богатые вольноотпущенники, которым был закрыт путь к высоким должностям, все больше становились неотъемлемой частью Города.

Некоторые из гостей восхищались настенной живописью. Она, по крайней мере, не являлась запрещенной роскошью и была призвана сгладить эффект объединения трех комнат в одну. Такой стиль живописи только-только начал входить в моду: черный фон с декоративными колоннами, нарисованными через равные промежутки. Колонны выглядели странно тонкими и длинными, как будто их вытянули. Здесь и там вдоль колонн красовались маленькие помосты с растениями в горшках и чашами с фруктами, такими же вытянутыми. Колонны увенчивались странными украшениями – грудами шаров или висящими шишками. Наверное, рисунки задумывались причудливыми, но меня такой стиль слегка дезориентировал: я как будто видел то, что смутно мелькало у меня в памяти и никак не вспоминалось до конца.