Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Пожалуй, я пойду, — встал Разруляев.

Он и сам мог найти себе место письмоводителя. И никакая купчиха ему теперь уже не нужна, у него есть Наташка.

— Куда это ты собрался? — Анна Осиповна схватила колокольчик и пару раз позвонила.

Тут же в проеме двери в столовую, перегородив Сергею Осиповичу путь, возник Сидор, кухонный мужик, косая сажень в плечах.

— Так понимаю, до конца не протрезвел, — заявила брату Анна Осиповна. — Что ж, придется везти в психиатрическую. Говорят, алкоголическую болезнь там успешно лечат. Сидор, вяжи его…

— Не надо, — сдался Разруляев.

С Сидором ему было не совладать.

— Вот и отлично, — улыбнулась Анна Осиповна. — Утром вместе с Евстафием пойдешь на службу, вечером навестим скобяную лавку.

На счастье Разруляева, утром перед уходом на службу в квартиру Анны Осиповны заявился Шелагуров. С кем здесь вести переговоры, он знал. Стороны договорились быстро.

— Забирайте его, забирайте, — воскликнула Анна Осиповна, когда Разруляев явился по колокольчику (ему был назначен сигнал в пять звонков). — Такое ведь только в сказках случается. Наш дед крепостным вашим был, а внук станет хозяином.

— Что такой хмурый? — спросил Александр Алексеевич вновь обретенного управляющего и будущего зятя, когда уселись в пролетку.

Сергей Осипович промолчал.

— На Николаевский вокзал, — скомандовал Шелагуров и, когда извозчик тронул, вновь попытался завязать разговор: — Неужели из-за кружевницы? Что ж, понимаю. У самого как-то случился роман с прачкой. Такая шалунья… Не бойся, Ксении ничего не скажу.

Сергей Осипович чувствовал себя на перепутье. Направо пойдешь — богатство, положение и женщина, о которой мечтал. Но она не любит его, выходит замуж по принуждению. Налево же — нищета. Нищета и Наташка. С которой так сладко.

Понедельник, 26 сентября 1866 года,

Новгородская губерния, усадьба Титовка

Через месяц после визита в Титовку Гуравицкого в имение пожаловал чиновник петербургской полиции титулярный советник Крутилин:

— Я расследую исчезновение вашего родственника, — объяснил он свое появление Шелагурову. — По словам его матери Ольги Семеновны, вечером тринадцатого августа года он машиной [8] «Машинами» в XIX веке называли поезда. отправился сюда. Но обратно домой не вернулся…

— Знаю, — буркнул Шелагуров. Полицейских он не жаловал, потому ни завтрака, ни даже присесть Крутилину не предложил. — Ольга Семеновна мне писала. И я ей ответил. Гуравицкий действительно сюда приезжал. Но даже не ночевал, в тот же день укатил в Петербург.

— Уверены, что в Петербург? Вдруг в Москву?

— Уверен абсолютно. Мой лакей проводил его до вагона.

Крутилин достал блокнотик, огрызком карандаша сделал пометку:

— Как звать лакея?

— Фимка. То бишь Ефим. Ефим Баранов.

— Я могу его опросить?

— Зачем? Разве моих слов недостаточно? — разозлился Шелагуров. — Если у вас все, не смею задерживать.

— Простите, но должен задать еще…

— Раз должны, задавайте побыстрее. Не видите, занят?

— Гуравицкий отбыл на курьерском, который отходит в два ночи?

— Да.

— То есть пробыл у вас почти сутки, — сделал вывод Иван Дмитриевич, заглянув в расписание. — Чем здесь он занимался?

— В смысле?

— Ну… — запнулся Иван Дмитриевич. Вопрос казался ему простым и понятным. — Как провел тот день?

— Обыкновенно. Впрочем, ведь вас не приглашают гостить в поместьях? Значит, придется объяснять. Гуравицкий сперва позавтракал, затем покатался на лошади, потом присутствовал на званом обеде по случаю именин моей сестры. Обед по обыкновению затянулся до полуночи… А после Гуравицкий откланялся и уехал.

— О чем вы разговаривали?

— Лично я ни о чем. Я видел его впервые. Гуравицкий не моя родня, кузен супруги.

— С ней могу поговорить?

— Ни в коем случае. Мэри беременна, плохо себя чувствует.

— А с вашей сестрой?

— Тем более.

— Что? Тоже беременна? — решил осадить заносчивого помещика Крутилин.

— Что вы себе позволяете? — вскочил Шелагуров. — Убирайтесь.

— Я при исполнении…

— Исполняйте у себя в Петербурге. А здесь, в Новгородской, столичная полиция расследовать не имеет права.

— Думаете, я по своей воле приехал?

Иван Дмитриевич достал из потертого портфеля листок и протянул помещику. Шелагуров пробежался по строчкам: «…прошу оказать всяческое содействие в расследовании…» Открытый лист, подписан министром внутренних дел.

— Матушка Гуравицкого задействовала все связи на поиски сына, — объяснил Крутилин. — Так что? Позволите опросить домашних? Или за исправником послать?

Шелагурову пришлось сменить тон:

— Сам расскажу. Садитесь.

Александр Алексеевич умолчал лишь о выстреле в кабинете.

— Зря вы Гуравицкого отпустили! — воскликнул в сердцах Крутилин, когда Шелагуров закончил. — Опасный субъект.

— Не мог поступить иначе.

— А вдруг Гуравицкий по примеру Каракозова пойдет с оружием на государя?

— Типун вам на язык. Присутствовали на казни?

— Разумеется.

4 апреля 1866 года у ворот Летнего сада студент Дмитрий Каракозов пытался застрелить императора. 3 сентября 1866 года по приговору суда преступник был повешен.

Со времен декабристов Петербург не видел казней. Интерес у публики она вызвала огромный. Еще засветло улицы, что вели к Смоленскому полю (обширному пустырю к западу от 18-й линии), были запружены экипажами. Народ попроще шел пешком. Любопытство было так велико, что женщины, которым не с кем было оставить младенцев, взяли детей с собой. Все возвышения и крыши были усеяны зрителями. На самом Смоленском поле яблоку было негде упасть. Предприимчивые жители Васильевского острова натащили туда стулья, столы, скамейки. Такса за сидячее место доходила до десяти рублей.

Для предотвращения беспорядков с пяти утра на Смоленском поле находился весь личный состав петербургской полиции, четыре роты гвардейской пехоты и эскадрон лейб-гвардии казачьего полка. По пути следования позорной колесницы, которую сопровождал отряд конных жандармов, стояли войска. Однако беспорядков не случилось. Собравшаяся публика приветствовала казнь одобрительными возгласами.

— Что ж, приятно было познакомиться, — поднялся Шелагуров. — Мой экипаж отвезет вас на станцию…

— Благодарю. Однако сперва все-таки опрошу Разруляева.

— Он-то вам зачем? — искренне удивился помещик. — После дуэли Сергей Осипович сразу уехал…

— Куда?

— В Малую Вишеру.

— Мог он там сесть на курьерский?

— Не просто мог, он в него сел.

— А теперь представьте… Разруляев садится в вагон и сталкивается там с человеком, который только что лишил его невесты, куска хлеба, унизил у всех на глазах…