Борис Акунин - Смерть Ахиллеса

Фандорин сказал себе: «Я только что убил четырех человек и ничуть об этом не жалею». Очерствел душой коллежский асессор за эту страшную ночь.

Для начала Эраст Петрович взял оглушенного за ворот, хорошенько тряхнул и влепил две звонкие оплеухи – не из мести, а чтоб побыстрее очухался. Однако затрещины произвели совершенно магическое действие. Миша Маленький вжал голову в плечи и заныл:

– Дедушка, не бей! Все скажу! Не убивай! Жизнь молодую не губи!

Фандорин смотрел на плаксиво скривившуюся смазливую мордочку и только диву давался. Человеческая натура не уставала поражать Эраста Петровича своей непредсказуемостью. Кто бы мог подумать, что разбойничий самодержец, гроза московской полиции, так расклеится от пары пощечин. Для эксперимента Фандорин чуть покачал нунтякой, и Миша сразу прекратил нытье – зачарованно уставился на мерно покачивающуюся окровавленную деревяшку, втянул голову в плечи и задрожал. Надо же – сработало. Крайняя жестокость – оборотная сторона трусости, философски подумал Эраст Петрович. Что, в сущности, неудивительно, ибо это две наихудшие черты, какие только бывают у сынов человеческих.

– Если ты хочешь, чтоб я тебя доставил в полицию, а не умертвил прямо здесь, отвечай на вопросы, – своим обычным, не юродским голосом сказал коллежский асессор.

– А отвечу – не убьешь? – пугливо спросил Миша и шмыгнул носом. Фандорин нахмурился. Что-то здесь все-таки было не так. Не мог этакий слизняк держать в страхе весь преступный мир большого города. Для этого требуются железная воля, недюжинная сила характера. Или что-то, с успехом эти качества заменяющее. Что?

– Где миллион? – мрачно спросил Эраст Петрович.

– Где был, там и есть, – быстро ответил Маленький. Нунтяка снова угрожающе качнулась.

– Прощай, Миша. Я тебя предупреждал. Мне оно и лучше, расквитаюсь с тобой за своих товарищей.

– Я честно, как перед Богом! – Щуплый, перепуганный человечек закрыл голову руками, и Фандорину от всей этой сцены вдруг стало невыносимо тошно.

– Я, дедушка, по-честному, вот Христом-Богом. Слам как был в портфеле, так и есть.

– А портфель где?

Миша сглотнул, подергал губами. Ответил едва слышно:

– Тут, в каморке потайной.

Эраст Петрович отшвырнул нунтяку – больше не понадобится. Поднял с пола «герсталь», рывком поставил Мишу на ноги.

– Идем, показывай.

Пока Маленький лез по лесенке, Фандорин снизу тыкал его стволом в зад и продолжал задавать вопросы:

– Про «китаезу» от кого узнал?

– От них, от Петра Парменыча. – Миша обернулся, поднял ручонки. – Мы ведь что, мы люди подневольные. Он наш благодетель, он заступник. Но и спрашивает строго, и забирает, почитай, половину.

Славно, скрипнул зубами Эраст Петрович. Куда как славно. Начальник секретного отделения, правая рука генерал-губернатора – шеф и покровитель московской преступности. Теперь понятно, почему этого объедка Мишу никак поймать не могут и почему он на Хитровке такую власть забрал. Ай да Хуртинский, ай да надворный советник.

Вылезли в темный коридор, пошли по лабиринту узких, затхлых переходов. Два раза свернули влево, раз направо. Миша остановился у низкой, неприметной двери, стукнул в нее хитрым условным стуком. Открыла давешняя Фиска – в одной рубашке, волосы распущены, лицо сонное и пьяное. Гостям ничуть не удивилась, на Фандорина вообще не взглянула. Прошлепала по земляному полу до кровати, плюхнулась и тут же засопела. В углу стояло щегольское трюмо, явно позаимствованное из будуара какой-то дамы. На трюмо чадил масляный светильник.

– У ней прячу, – сообщил Маленький. – Она дура, но не выдаст.

Эраст Петрович крепко взял заморыша за тонкую шею, притянул к себе и, глядя ему прямо в круглые, рыбьи глаза, спросил – чеканя каждый слог:

– А что ты учинил с генералом Соболевым?

– Ничего. – Миша трижды мелко перекрестился. – Чтоб мне на виселице околеть. Знать про генерала ничего не знаю. Петр Парменыч сказали, чтоб портфель с сейфа взял и чтоб сработал в аккурате. Сказали, не будет там никого и не хватятся. Ну, я и взял, дело плевое. Еще они говорили, как поутихнет, деньги пополам, и меня с чистыми бумагами из Москвы отправит. А если что – из-под земли достанет. Петр Парменыч достанет, он такой.

Миша снял со стены коврик, изображавший Стеньку Разина с княжной, открыл в стене какую-то дверцу и зашарил в ней рукой. А Фандорин стоял, покрывшись холодной испариной, пытался постичь весь чудовищный смысл услышанного.

Не будет там никого и не хватятся? Так сказал своему подручному Хуртинский? Значит, знал надворный советник, что Соболев живым в «Дюссо» не вернется!

Недооценил Эраст Петрович хитрованского владыку. Непрост был Миша, и не такой уж жалкий слизень, каким прикинулся. Оглянувшись через плечо, он увидел, что сыщик, как и следовало ожидать, ошарашен сообщением и руку с револьвером опустил. Шустрый мужчинка резко обернулся, Эраст Петрович увидел наставленное на него дуло обреза и едва успел ударить по нему снизу. Ствол жахнул громом и пламенем, обдал лицом жарким ветром. С потолка посыпалась труха. Палец коллежского асессора непроизвольно нажал на спусковой крючок, и снятый с предохранителя «герсталь» послушно выпалил. Миша Маленький схватился руками за живот и сел на пол, тоненько заойкал. Памятуя о бутылке, Эраст Петрович оглянулся на Фиску. Но та на грохот и головы не подняла – только ухо подушкой прикрыла.

Вот и объяснилась нежданная мишина покладистость. Ловко сыграл, усыпил-таки бдительность и привел сыщика туда, куда хотел, Откуда только ему было знать, что быстротой реакции Эраст Фандорин славился даже среди «крадущихся»?

Вопрос – здесь ли портфель. Эраст Петрович отодвинул ногой дергающееся тело, сунул руку в нишу. Пальцы нащупали бугристую кожаную поверхность. Есть!

Фандорин наклонился над Мишей. Тот часто мигал и судорожно облизывал побелевшие губы. На лбу вспыхивали капельки пота.

– Дохтура! – простонал раненый. – Все расскажу, ничего не утаю!

Ранение тяжелое, определил Эраст Петрович, но калибр у «герсталя» маленький, так что, если быстро доставить в больницу, возможно, и выживет. Надо, чтоб выжил – такой свидетель.

– Сиди и не дергайся, – сказал Фандорин вслух. – Пригоню извозчика. А попробуешь уползти – из тебя вся жизнь вытечет.

В трактире было пусто. Сквозь мутные полуоконца проникал тусклый свет раннего утра. Прямо посередине, на грязном полу, обнявшись, валялись мужик с бабой. У бабы был задран подол – Эраст Петрович отвернулся. Больше вроде бы никого. Нет, в углу на скамье спал вчерашний слепой: под головой котомка, на земле посох. Трактирщика Абдула – того, с кем Фандорину очень надо было повидаться, – не видно. Но что это? Вроде кто-то похрапывает в подсобке.