Борис Акунин - Смерть Ахиллеса

Ахимас успокоился – певичка просто кокетничала.

– Вот именно, – сказал он серьезно и уверенно, как всегда говорил с женщинами этого типа. – У меня к вам деловое конфиденциальное предложение.

Она расхохоталась, обнажив мелкие ровные зубы.

– Конфиденциальное? Красиво излагаете, мсье Клонов. Мне обычно и делают исключительно конфиденциальные предложения.

Вот это Ахимас вспомнил: то же самое и примерно в таких же словах он ответил неделю назад «барону фон Штайницу». Поневоле улыбнулся, но тут же вновь заговорил серьезно:

– Это не то, что вы думаете, сударыня. Рязанское коммерческое общество, председателем которого я имею честь состоять, поручило мне сделать какой-нибудь дорогой, необычный подарок одному нашему земляку, человеку заслуженному и знаменитому. Я могу выбрать подарок на свое усмотрение, но наш земляк должен непременно остаться доволен. У нас в Рязани очень любят и чтут этого человека. Подарок мы желаем сделать деликатно, без навязчивости. Даже анонимно. Он и не узнает, что деньги были собраны купечеством его родной Рязани по подписке. Я долго думал, чем бы одарить счастливца, которому судьба дала абсолютно всё. А потом увидел вас и понял, что самый лучший дар – такая женщина, как вы. – Удивительно, но она покраснела.

– Как вы смеете! – Глаза так и вспыхнули. – Я не вещь, чтобы меня дарить!

– Не вас, мадемуазель, а всего лишь ваше время и ваше профессиональное мастерство, – сурово произнес Ахимас. – Или меня ввели в заблуждение и вы не торгуете своим временем и искусством?

Она смотрела на него с ненавистью.

– Да знаете ли вы, купец первой гильдии, что достаточно одного моего слова, и вас выкинут отсюда на улицу?

Он улыбнулся одними губами.

– Меня еще никто никогда на улицу не выкидывал, сударыня. Уверяю вас, это совершенно исключено.

Наклонился вперед и, глядя прямо в искрящиеся бешенством глаза, сказал:

– Быть куртизанкой наполовину невозможно, мадемуазель. Лучше уж честные деловые отношения: работа в обмен на деньги. Или вы занимаетесь своим ремеслом ради удовольствия?

Искорки потухли, широкий, чувственный рот покривился в горькой усмешке.

– Какое там удовольствие… Закажите-ка мне шампанского. Я только шампанское пью" иначе в моем «ремесле» нельзя – сопьешься. А петь сегодня больше не буду. – Ванда подала знак официанту, и тот, видимо, зная ее привычки, принес бутылку «клико». – Вы правы, господин философ. Быть продажной наполовину – только себя обманывать.

Она выпила бокал до самого дна, но снова наполнить его не позволила. Всё шло благополучно, и Ахимаса тревожило только одно: на него, вандиного избранника, со всех сторон пялились. Но ничего, он покинет ресторан в одиночестве, его сочтут очередным неудачником и сразу же забудут.

– Со мной редко так разговаривают. – От шампанского взгляд певички не прояснился, а напротив стал грустным. – Больше лебезят. Сначала. А потом говорят «ты» и манят в содержанки. Знаете, чего я хочу?

– Знаю. Денег. Свободы, которую они дают, – рассеянно обронил Ахимас, додумывая детали последующих действий.

Она потрясенно уставилась на него.

– Откуда вы знаете?

– Сам таков, – коротко ответил он. – Так сколько вам нужно денег, чтоб вы наконец почувствовали себя свободной?

Ванда вздохнула.

– Сто тысяч. Я давно это высчитала, еще когда дурочкой была и уроками музыки перебивалась. Не буду про это… Неинтересно. Я долго в бедности жила, почти в нищете. До двадцати лет. А потом решила: все, хватит. Стану богатой и свободной. Три года с тех пор прошло.

– И как, стали?

– Еще столько же и стану.

– Стало быть, тысяч пятьдесят уже есть? – усмехнулся Ахимас. Певичка ему определен по нравилась.

– Есть, – засмеялась она, но уже без горечи и вызова, а задорно, как пела свои парижские шансонетки. Это ему тоже понравилось – что не упивается жалостью к себе.

– Могу сократить вашу каторгу по меньшей мере на полгода, – сказал он, поддевая серебряной вилочкой устрицу. – Общество собрало на подарок десять тысяч.

По выражению вандиного лица Ахимас понял, что она не в том настроении, чтобы рассуждать хладнокровно, и сейчас пошлет его к черту вместе с десятью тысячами, а потому поспешил добавить:

– Не отказывайтесь, будете жалеть. К тому же вы не знаете, о ком идет речь. О, мадемуазель Ванда, это великий человек, такой человек, за ночь с которым многие дамы, причем из самого хорошего общества, сами заплатили бы немалые деньги.

Он замолчал, зная, что теперь она не уйдет. Еще не родилась женщина, у которой гордость была бы сильнее любопытства.

Ванда сердито смотрела исподлобья. Потом не выдержала, фыркнула:

– Ну говорите же, не томите, змей рязанский.

– Сам генерал Соболев, несравненный Ахиллес и рязанский помещик, – с важным видом произнес Ахимас. – Вот кого я вам предлагаю, а не какого-нибудь купчину с брюхом до коленок. Потом, в свободной жизни, еще мемуар напишете. Десять тысяч да Ахиллес в придачу – по-моему, неплохо.

По лицу певички было видно – колеблется.

– И еще кое-что вам предложу, – уже совсем тихо произнес, даже прошептал Ахимас. – Могу раз и навсегда избавить вас от общества герра Кнабе. Если, конечно, пожелаете.

Ванда вздрогнула. Спросила испуганно:

– Кто ты, Николай Клонов? Ты ведь не купец?

– Купец-купец. – Он щелкнул пальцами, чтобы подали счет. – Лен, ситец, парусина. По поводу моей осведомленности не удивляйтесь. Общество поручило мне важное дело, а в делах я люблю доскональность.

– То-то ты вчера так пялился, когда я с Кнабе сидела, – неожиданно сказала она.

Наблюдательна, подумал Ахимас, еще не решив, хорошо это или плохо. И то, что стала говорить ему «ты», тоже требовало осмысления. Что будет удобнее – доверительность или дистанция?

– А как ты можешь меня от него избавить? – жадно спросила Ванда. – Ты ведь даже не знаешь, кто он… – И, словно спохватившись, перебила сама себя. – С чего ты вообще взял, что я хочу от него избавиться?

– Дело ваше, мадемуазель, – пожал плечами Ахимас, решив, что дистанция в данном случае эффективнее. – Ну так что, согласны?

– Согласна. – Она вздохнула. – Что-то мне подсказывает: от тебя все равно не отвяжешься. Ахимас кивнул:

– Вы очень умная женщина. Завтра сюда не приезжайте. Вечером, часов с пяти, будьте у себя. Я заеду к вам в «Англию», мы обо всем окончательно договоримся. И уж постарайтесь быть одна.

– Я буду одна. – Она смотрела на него как-то странно, он не понимал, что означает этот взгляд. Внезапно спросила:

– Коля, а ты меня не обманешь?

Даже не сами слова – интонация, с которой они были произнесены, вдруг показались Ахимасу до замирания сердца знакомыми.

И он вспомнил. В самом деле – deja vu. Это уже было.