Дмитрий Миропольский - Тайна трех государей

Через час пленникам выдали верхнюю одежду, подняли на лифте в гараж и усадили в микроавтобус. Арцишев, Ева и Мунин оказались в конце салона; Одинцову досталось кресло ближе к двери, напротив здоровенного академика . Дверь контролировал второй конвоир, то и дело теребивший жёсткие усы; третий сел за руль.

Салтаханов хотел последовать за своими подопечными, но старший академик преградил ему путь:

– Вам не сюда. Приказ генерала.

– А это зачем? – спросила Ева, когда здоровяк защёлкнул на запястьях Одинцова наручники, соединённые короткой цепочкой.

Ей никто не ответил. Одинцов не стал возражать. Мера предосторожности была ожидаемой, зато академиков рядом – всего двое, шофёра можно пока не брать в расчёт. Что ж, неплохо для начала.

– Куда поедем? – спросил Одинцов.

– Вперёд, – то ли ответил, то ли скомандовал усатый.

Двинулись кортежем: машина опережения с четырьмя академиками , следом микроавтобус и машина следования, в которую старший взял четвёртым безлошадного Салтаханова.

Одинцов щурился, разглядывая город сквозь большие тонированные окна. «Броня», – подумал он, оценив толщину стёкол.

За три дня погода изменилась, как это порой бывает в Петербурге: внезапно пришла весна. Всего два-три градуса тепла показывал датчик на приборном щитке, но редкие серые пятна ноздреватого снега виднелись уже только в тени на газонах. А солнце лупило вовсю, и от его лучей не спасала даже тонировка. Микроавтобус быстро прогрелся настолько, что пассажирам пришлось расстегнуть куртки.

– Навруз! – провозгласил Мунин, который тоже щурился, но не скрывал улыбки, радуясь хоть такой ограниченной свободе.

Профессор был не в духе и сердито зыркнул на него:

– Только не говорите, что вы мусульманин.

– Весна, – пояснил Мунин. – День весеннего равноденствия. Раньше многие народы справляли в это время Новый год. Почему только мусульмане? Это ещё у зороастрийцев было. Полагалось к равноденствию сделать уборку в доме и рассчитаться со всеми долгами.

Арцишев поёжился. Поездка на кладбище ему явно не нравилась.

– Ребята, почитать есть чего? – обратился Одинцов к конвоирам.

Сидящий у двери потеребил усы и неохотно протянул ему бульварную газетёнку – вроде той, где неделю назад Одинцов читал про День числа пи .

– Может, вам дать что-нибудь отсюда? – предложил Мунин и показал папку Urbi et Orbi , которую прихватил с собой, чтобы не терять времени зря.

– Неа, – мотнул головой Одинцов. – Я же парень простой. Скучно читать, если не про сиськи или меньше двух убийств на страницу. Верно, ребята?

Он посмотрел на обоих конвоиров, они промолчали, и Одинцов принялся листать газету скованными руками, демонстрируя полное спокойствие. Однако слова Мунина об уборке и расчёте с долгами переплетались у него в голове с мыслями о Псурцеве.

Мудрит генерал. Отсёк Салтаханова, вывез всех вместе; позволил увидеть, где находится бункер… То есть или демонстрирует открытость, или уверен, что пленники ничего никому не смогут рассказать. Один хрен, что-то затевает.

– Не понимаю, зачем тащить нас на похороны, – снова забрюзжал Арцишев. – Так в советское время за границей полагалось: если одному куда-то надо – идёт вся группа… Что за бред? Я терпеть не могу кладбища. Ненавижу кладбища! Лучше бы делом занимались, честное слово.

– Не обязательно стоять у могилы. Мы можем гулять, там же должен быть парк, – предположила Ева, но под сердитым взглядом профессора пожала плечами, отвернулась к окну и стала разглядывать красоты Петербурга, залитые ярким солнцем.

– Вы мне напомнили одну историю, – сказал Мунин, желая разрядить обстановку и адресуясь к Одинцову. – Вы говорили про завод, с которым разобраться не могли. А про часы Якова Брюса слышали когда-нибудь?

– Аналогичный случай был у нас в Одессе, – присказкой откликнулся Одинцов и сложил газету. – Рассказывай, всезнайка.

Упрашивать Мунина не пришлось. По его словам, незадолго до смерти Пётр Первый велел Брюсу, которого многие считали чернокнижником, построить часы. Но не простые, а с вечным календарём и прочими чудесными возможностями. Например, их механизм показывал, когда надо начинать победоносные войны, и давал знать, где искать сокровища.

– Конечно, это легенда, – оговорился Мунин, – но часы и впрямь показывали много чего, а устройство было исключительной сложности. Причём, после того как Брюс запустил механизм, заводить часы больше не требовалось: они шли себе и шли… Прямо как ваш Ковчег, который работал без подзарядки.

Это он сказал насупившемуся профессору, но тот не реагировал и продолжал сидеть с недовольным выражением лица.

– Значит, Яков Брюс завёл часы и выбросил ключ в реку, – продолжал Мунин. – Умер Пётр Первый, а часы продолжали идти. Через десять лет умер Брюс, а часы всё тикали по-прежнему. На троне сменялись монархи – Екатерина Первая, Пётр Второй, Анна Иоанновна, Иван Антонович, Елизавета Петровна, Пётр Третий… Наконец ещё лет через тридцать – сорок этим чудом заинтересовалась Екатерина Вторая. Она призвала к себе лучших инженеров и потребовала выяснить, в чём секрет волшебных императорских часов. Инженеры думали, думали – и в конце концов аккуратно разобрали механизм по винтику. Всё записывали, всё зарисовывали, каждый шаг обсуждали…

– Но вот ведь как вышло, – сказал Мунин. – Разобрать часы они смогли, но собрать обратно и снова запустить механизм ни у кого не получилось. Пробовали много раз – нет, и всё.

– Не знали принципа работы, – вынес приговор Одинцов, успевая за разговором поглядывать в окно и следить, куда и как их везут.

– Я вам больше скажу, – добавил историк. – Они не знали принципа, с помощью которого вообще решаются такого рода задачки. Не важно, в механике или где-то ещё. Есть такой принцип конвергентности.

Одинцов притворно вздохнул:

– Я с вами весь толковый словарь выучу. Уже до буквы «К» дошли.

– Серендипность на букву «С», – не удержалась от шпильки Ева, а Мунин с удовольствием начал объяснять:

– Если не знаешь, как решить задачу «в лоб», надо использовать сразу весь инструментарий логических подходов. Например, до меня задача про Ивана Грозного и Петра Первого не решалась, потому что исследователи действовали стереотипно. А я рассмотрел её со всех сторон. Выяснил, что для решения нужен Павел. Ну а потом уже что-то такое стало вырисовываться… Нас этому Книжник учил. Конвергентность – вообще его конёк.

– Книжник? – профессор поднял голову и недоверчиво посмотрел на Мунина. – Вы учились у Льва Книжника?!

– Меня со второго курса пригласили к нему на проблемный семинар как подающего надежды, – гордо сообщил Мунин. – А вы знаете Книжника?