Алексей Тырышкин - Ястреб и Рысь

Ястреб зажмурился и как наяву представил: вот человек вступает в схватку с хулгу. Чудовище сграбастало противника лапищами, затрещали ребра несчастного. Но человек умудряется изловчиться и воткнуть по самую рукоять кинжал прямо в открытое брюхо хулгу.

Тот орет от боли и с яростью хлещет кистью по виску обидчика. Этого хватает, чтобы убить, но хулгу продолжает бесноваться, лупя Посвященного, а выплеснув весь гнев на уже бездыханное тело, без усилий швыряет его на ветку кедра.

Затем уже не так уверенно шагает прочь. Петляет, словно заяц, видно, догадываясь, что будут преследовать. Кто бы другой сбился, но Ястреб был искушенным следопытом. Вот прыгнул хулгу в сторону да пропал. А на самом деле просто вскочил на дерево и по деревьям же прошел назад. А там вновь на свои следы вернулся, задом наперед сделал несколько шагов и опять прыгнул в сторону.

– Не хитрее зимнего зайца, – презрительно отметил Ястреб и втянул воздух чутким носом.

Кровь хулгу, пущенная из живота заговоренным кинжалом, имела едкий запах: трудно спутать с чем-то другим в привычных лесных ароматах. Далее охотник шел, больше доверяя именно нюху. Видимо, хулгу не додумался, что его будет преследовать кто-то, имеющий столь острое обоняние. Следы догадался спрятать, а запах – нет.

Иногда хитрый хищный зверь, почувствовав погоню, не только путал следы, но и, пропетляв, возвращался, устраивая засаду преследователям. Так погиб Сокол и еще несколько охотников рода. И ведь знали повадки зверя, понимали, что подобное может произойти, но как доходило до дела, азарт затмевал разум, и осторожность забывалась.

Ястреб при преследовании держал в уме подобный прием загнанного зверя, когда в один миг охотник превращается в дичь. Потому шел очень медленно, почти не дыша, держа наготове в одной руке кинжал Посвященного Мруны, в другой – копье.

Через некоторое время он понял, куда направлялся хулгу, и по его сердцу скользнул холодок: тот неумолимо шел к селению Орлов. Не минуло и получаса, как его худшие опасения подтвердились. Следы хулгу выходили на общую тропу перед воротами, открывающими путь в селение, защищенное по краям от хищного зверя крепким частоколом. Ворота закрывали лишь к вечеру, на закате. А сейчас, днем, гуляй туда-сюда свободно любой человек, кто же родича заподозрит в злом умысле?

На куче дров у самых ворот грел свои кости старейшина Кулик. Он глянул с укоризной и покачал головой.

– Все-таки не послушал и сходил куда не стоило?

– Очень даже стоило туда ходить, – возразил Ястреб. – Посвященные не удержали мертвого шамана, тот превратился в хулгу.

– Чего? – недоверчиво прищурился Кулик. – Что еще за хулгу? Ты мне не рассказывай побасенки страшильные. Не баба.

– Говорю как есть, – настоял на своем Ястреб. – Зашел на полянку перед мостом. Он, кстати, обрушился, да и ладно с ним, все равно мы на ту сторону не ходили никогда. А перед ним три трупа лежат, четвертый – раненый. У самой реки валяется. Говорит, не сумели похоронить старого шамана, тот превратился в хулгу и всех их перебил. Я по следам хулгу кинулся и прямо к воротам нашего села пришел. Вот. Ты тут сидел все время? Кого постороннего видал?

– Да никто тут не проходил, – отмахнулся Кулик. – Испугался, верно, твой хулгу. У нас же родовые духи сильны. Не зря после каждой охоты кормим их лучшими кусками мяса. А за раненым я сейчас пошлю ребят. Не дело оставлять Посвященного без помощи. И за лекарем пошлю в соседнее село, там как раз Зубр – новый шаман, он же раньше врачеванием занимался, пока Бык живой был. Попутно пусть наше селение закамлает от этого твоего хулгу.

– Хулгу может превращаться в любого человека, – запоздало вспомнил Ястреб и на всякий случай подобрался, лихо крутнув пальцами рукоять кинжала. – Постой-ка, а откуда мне знать, что ты не хулгу?

– Так ты подумай, дурень, – сплюнул раздраженно Кулик. – Превратиться-то он может в любого, если верить в детские страшилки. Личину чужую накинуть для злого духа не задача. Но откуда бы он узнал, что я не велел тебе ходить вчера туда, куда ты, глупая твоя башка, все же пошел? Откуда, будь я хулгу, мне знать вообще, что тебя Ястребом зовут?

– И то верно, – согласился охотник. – По крайней мере, складно.

Кулик удобнее устроился на своем месте, глаза его насмешливо блеснули.

– Скажи лучше сам, мил человек, а что, если ты – хулгу?

– Это просто опровергнуть, – ответил Ястреб. – Хулгу не знает, что тебя зовут дядька Кулик. Что по молодости ты к моей матери подбивался, а мой батька тебе за то три зуба выбил. А потом ты ее сестру, мою тетку, в жены взял, но до сих пор на мать заглядываешься. А еще…

– Да заткнись уже, – беззлобно расхохотался Кулик. – Кто кому зубы бил, теперь дело прошлое. Глянь лучше, чего там Совка так быстро несется.

К ним и впрямь из леса бежала девочка по имени Совка, взволнованная, растрепанная, со слезами на глазах. Заметив Ястреба, закричала издали:

–Ястреб! Мамка твоя по ягоды пошла и с обрыва упала! Живая, только подняться не может, так и лежит! Спину повредила!

– Где она?! – хором заорали Ястреб и Кулик. Совка неопределенно махнула рукой за спину и побежала обратно к лесу. Мужчины припустили за ней.

К счастью, мать Ястреба действительно оказалась жива. Только спину сильно отбила и не могла толком говорить. Ее осторожно уложили в носилки и отнесли домой. Даже оброненный туесок с черникой отыскали и с собой забрали. Ястреб помнил, что мать им сильно дорожит и будет горевать, если память о любимом Соколе потеряется.

Беда отодвинула на второй план поимку хулгу.

Тут же набежали тетки Ястреба – две родные сестры и две жены братьев пострадавшей. Поохав и попричитав, окружили родственницу заботой. Весь день она пролежала пластом, время от времени погружаясь в забытье.

Сын же оказался не у дел. Немного потоптавшись вокруг своего жилья, он пошел навестить Посвященного. Тому отвели место в большом доме Кулика.

Посвященный вел себя с достоинством, держался так, словно и не имел несколько крупных дырок в бедре и животе. Попросил иглу с жилами, воды и свежей кедровой живицы. Принялся зашивать на живом теле раны, совершенно не морщась. Завидев Ястреба, кивнул, не переставая кромсать свою плоть тонкой костяной иглой.

– Как дела, охотник, настиг хулгу?

– Нет. Следы дошли до нашего села и потерялись.

– Плохо, – ответил Посвященный, затянул узелок на одной из дыр, только тут позволив себе покряхтеть от боли. Вытер пучком травы брызнувшую из раны кровь. – Как бы теперь не проникла эта тварь в селение да не стала народ жрать почем зря. Плохо что – давно в наших краях не умирали шаманы, а которые умирали, хоронили их как надо. Понимаешь, к чему я?

– К чему?