Андрей Добров - Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев

Я не спал допоздна, разбирая записи, сделанные для одной из книг – о Москве прежних времен. И все время мне казалось, что это затишье – неспроста, что оно сулит беду, потому что убийца смотрителя собачьего зала, кем бы он ни был, получил слишком много времени, чтобы затаиться.

Утром я проснулся, как обычно, взял газеты и сел завтракать. Именно в этот момент мое долгое и тягостное ожидание закончилось самым неприятным образом. Беда все-таки произошла, причем совсем не там, где я ожидал. В криминальной хронике «Московского листка» я наткнулся на заметку о самоубийстве профессора Московского университета Мураховского: «Вчера поздно вечером он был найден повешенным в собственной квартире. Полиция, прибывшая на место, констатировала самоубийство. Профессор использовал вместо петли длинный шелковый шнур от гардины».

Я оторопел и положил газету на стол. Долгое время сидел, уставившись в одну точку. Как? Что случилось? Отчего профессор вдруг покончил с собой? Не смог пережить смерть дочери? Или виной была сделка с Елисеевым, предложившим ему деньги за молчание. Я не знал. Но через полчаса, когда я наконец переварил прочитанное, в дверь позвонили. Это был Сережа-крепыш, которого я вчера безуспешно искал. И в руке у него была та самая газета. Он исподлобья посмотрел на меня и спросил:

– Вы уже знаете?

– Да, – ответил я. – Успел прочитать в газете. – Что случилось с профессором?

– Откуда мне знать? – угрюмо буркнул Сергей. – После того как Павел Ильич выгнал нас в вашем присутствии, я не бывал у него. Владимир Алексеевич, это как-то связано с делом Бориса?

– Не знаю, – ответил я. – Ты промок.

Сергей кивнул.

– Горячего чаю хочешь?

– Нет, – сказал Сергей. – Наверное, я пойду.

Я заметил, что он был без калош, и под его ботинками уже образовалась небольшая лужица воды.

– Ерунда, – сказал я. – Снимай ботинки и пошли на кухню, я как раз завтракаю. Знаешь ли, я вчера тебя искал.

– Знаю.

В этот момент проснулся Коля. Он коротко и не очень охотно поздоровался с крепышом, схватил из буфета бублик и ушел к себе в комнату. Я поднял газеты со стола, чтобы освободить место, и в этот момент из них выпало незамеченное мною ранее письмо. На конверте стоял только мой адрес и фамилия. Налив Сергею полную чашку чая и положив в нее два кусочка рафинада, я вскрыл хлебным ножом конверт и достал лист бумаги. Почерк твердый, с небольшим наклоном. Через секунду я уже понял, кто был автором письма. Человек, о смерти которого мы только что говорили.

«Владимир Алексеевич! – писал Мураховский. – Мне горько сознавать, что вы так подло обманули меня. Я надеялся, что вы честный человек, однако это оказалось совершенно не так. После вашей публикации вы не оставляете мне никакого другого выхода, как уйти навсегда. Я не сомневаюсь, что эта грязная заметка принадлежит именно вам, хотя вы и не потрудились подписаться полным именем, а поставили вместо подписи только свои инициалы. Но ложь, которая содержится в этой писанине, указывает именно на вас, поскольку только вы обладали всей информацией. И именно вы пытались вызнать у меня адрес Сергея Красильникова, оказавшегося настоящим Иудой. Таким же Иудой, как и вы. Павел Мураховский».

– Что случилось? – спросил Сергей. Вероятно, он заметил, как я побледнел.

– Ничего, – пробормотал я растерянно. – Ничего, Сергей.

– Это письмо не от Бори?

– Нет. Не от него.

Я совершенно не понимал природы обвинений, которыми Мураховский так щедро осыпал меня в своем предсмертном послании. Что за заметка? Что за газета? Что за инициалы? Я ведь не писал никаких заметок – особенно о деле Мураховского и его дочери!

Надо было собраться с мыслями и попробовать думать логически. Если Мураховский пишет мне о какой-то газетной заметке, которая довела его до самоубийства, то, скорее всего, речь идет о газете вчерашней. Я встал, прошел в кабинет и разыскал вчерашние газеты, которые не успел прочесть. Лихорадочно я начал искать заметку о профессоре и наконец в том же «Листке» на третьей полосе наткнулся на заметку, набранную нонпарелью «Скандал из прошлого». Подписана она действительно была инициалами В. Г., которые, впрочем, могли обозначать чьи угодно имя и фамилию, а также просто псевдоним, например «Военный Горнист». Я прочитал материал целиком, а потом еще раз:

«Мало кто из публики обратил внимание на известие, опубликованное несколько дней назад, – о самоубийстве дочери известного университетского профессора П. И. Мураховского, Веры Мураховской, девицы 18 лет. Ее тело нашли под Каменным мостом, с которого девушка сбросилась рано утром, но по причине обмеления Водоотводного канала она упала не в воду, а на обнажившуюся часть дна. В результате перелома шеи девушка умерла. Но в чем же причина этого самоубийства, спросит пытливый читатель? Возможно, речь идет о неразделенной любви, обычной спутнице многих подобных самоубийц? Мы тоже так полагали, пока не узнали скандальную историю, случившуюся с профессором Мураховским пятнадцать лет тому назад и до сих пор не ставшую достоянием общественности. Нам ее рассказал бывший товарищ Мураховского, а ныне почтенный коммерсант Сергей Красильников. В те дни он, Мураховский и еще несколько их товарищей-студентов организовали революционную ячейку. И как водится, в ячейке сразу же началось соперничество из-за руководящей роли. Товарищи признали своим руководителем Сергея Красильникова, но Мураховский был с этим категорически не согласен. Движимый завистью, он донес на своих товарищей в полицию. Все студенты были арестованы, однако сам Мураховский отделался легко. Его временно отчислили с факультета, а по прошествии года снова восстановили, после чего он спокойно закончил обучение и продолжил научную карьеру. Однако, как утверждал Сергей Красильников, на самом деле связи с полицией Мураховский не прекратил, а стал платным агентом, донося на своих студентов, если замечал в них интерес к революционным идеям. Мало того, Мураховский занимался настоящей провокацией – организовав студенческий кружок, в котором подстрекал своих питомцев к бунту, чтобы потом отдать их в руки правосудия. И хотя революционные идеи, безусловно, должны быть осуждены обществом, тем не менее и малопочтенное занятие господина Мураховского никаким иным словом как «предательство» не назовешь. Сергей Красильников предположил, что Вера, дочь профессора, узнала о неприглядной роли своего отца, не выдержала позора и покончила жизнь самоубийством. Одновременно с Верой пропал ее жених, подававший большие надежды студент Борис Ильин. Вероятно, они совершили двойное самоубийство, но в отличие от девушки ее жених упал все-таки в воду, и тело его, без сомнения, мертвое, было унесено течением. Вероятно, через некоторое время оно будет обнаружено на берегах Москва-реки. В. Г.».