Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

Псевдофранцуз склонил голову чуть вбок и белоснежной салфеткой промокнул губы, над которыми чернели заметные усики.

— Деньги мне совершенно не нужны, господин… простите, я все время забываю. А ведь обещал вас запомнить!

— Вы мне угрожаете? Я не против, чтобы вы запомнили, потому что никаких угроз не боюсь. Моя фамилия — Гиляровский. Запомните получше! — А! Точно! Борис Евгеньевич?

— Владимир Алексеевич! — сказал я, закипая. Хотелось вот прямо здесь, на глазах у всех схватить этого подлеца за грудки да швырнуть через весь зал в большое окно. Чтобы с треском стекла и криками официантов он вылетел со второго этажа и рухнул на тротуар.

— Да-да, — кивнул Ренард. — Так вот про деньги: деньги мне не нужны.

— Так что же вам тогда нужно, милейший? — спросил я, чуть подымаясь на стуле от гнева.

— Посмотрите туда. — Ренард кивнул вправо. — Это очень удобно. Я просто говорю ему, что больше не хочу видеть какого-то надоедливого человека, и выбрасываю все из головы. Ненавижу проблемы — они отвлекают от главного, от творчества. Понимаете? Раньше, пока у меня не появился этот чудесный мужчина, приходилось самому решать все проблемы. Теперь я от этого избавлен.

Все это время человек, о котором говорил Ренард, сидел у стены за совершенно пустым столиком. Официанты даже не делали попыток подойти и спросить, не желает ли он чего-нибудь заказать. У него была примечательная голова — очень маленькая, да еще и наголо обритая, так что любой врач при взгляде на эту голову, не задумываясь, поставил бы диагноз «микроцефалия». Голова походила скорее на змеиную, чем на человечью. Сам по себе этот худощавый высокий человек в сером костюме и черных начищенных сапогах был похож на застывшую змею, причем непонятно отчего застывшую — то ли змея отдыхала, то ли готовилась к броску.

Я сел. Не то чтобы я испугался охранника Ренарда, но если довести дело до драки, то решению вопроса это совершенно не помогло бы.

— Плевать мне на вашего человека, — сказал я с презрением. — И на угрозы ваши плевать. Если вы не хотите денег, то зачем тогда шантажируете Ламанову?

Ренард стал совершенно серьезен.

— Мне нужна она сама.

— Как это? — удивился я. — Она же замужем!

Ренард рассмеялся — тихо, почти беззвучно.

— Нет! — сказал он наконец. — Я вовсе не собираюсь на ней жениться! Вот еще! Фу! Ну что вы… Если Надежда Петровна не может выплатить по своему собственноручно написанному письму все деньги, то я готов начать с ней переговоры о сотрудничестве.

— О чем? — спросил я, пораженный.

— О сотрудничестве.

— И в чем же должно выражаться это самое сотрудничество?

— В том, — ответил Ренард, нехорошо прищурившись, — что она продает мне свою марку. — Как это? Какую марку?

— Ну, не почтовую же! Ее имя как марку! Ее подпись, которую она вышивает на каждом платье! Мало того, я понимаю, что двадцать тысяч — вовсе не те деньги, за которые продают такие марки, как Ламанова. Речь идет только о согласии. Мало того — я сам готов уплатить ей миллион. Миллион!

Я, кажется, перестал уже понимать ход его мыслей. Так кто же кому должен платить? Ренард внимательно наблюдал за мной, видя мое замешательство, с досадой сказал:

— Бог ты мой! Почему Ламанова прислала именно вас? Вы же совсем не в состоянии понять, о чем идет речь, не спа? — А вы объясните.

— Хорошо, — с ужимкой недовольства сказал Ренард, — я попробую вам объяснить, как ученику начальных классов гимназии. А вы передайте Ламановой мои требования. Требования — не просьбу. Итак. Я расширяю производство. Мне тесно в прежних рамках. Я хочу выйти на рынок высокой моды. Однако марка Ренард, к сожалению, у публики ассоциируется пока с… — он вдруг замялся, — с не самой богатой публикой, скажем так. Увы, мир моды жесток и все места в нем заняты. Всюду интриги и нежелание пододвинуться. Даже такие талантливые люди, как я, не могут иногда пробиться наверх. Поэтому я решил взломать эту стену самым простым способом. Я желаю купить марку госпожи Ламановой. Передайте ей, что она останется руководить своим ателье. И даже проценты, которые я буду получать с ее доходов, не будут особо обременительными. Но я получу право ставить ее подпись и на изделия своего модного дома. А она, в свою очередь, не будет оспаривать этого права — именно потому, что переуступит мне это право. Причем можете ей даже сказать, что такое положение дел будет недолгим. Как только я закреплюсь на Кузнецком Мосту, я откажусь от использования марки Надежды Петровны и снова начну продавать свои платья под маркой «Поль Ренард», но только уже на другом уровне. Вам понятно?

Я кивнул.

— Да, мне понятно. Но мне непонятно, согласится ли на это Надежда Петровна. Больше того, я уверен в том, что она не согласится. Ренард взвился.

— А вы убедите ее! — во весь голос вскрикнул модельер, так, что сидевшие в зале люди вздрогнули и уставились на нас. — Какого черта вы сюда пришли? Потом он осел на стуле, взял себя в руки и придвинулся всем корпусом ко мне так близко, что я почувствовал рыбный запах из его рта.

— Вам даю день. Иначе пусть госпожа Ламанова пеняет сама на себя. Она не чувствует, насколько я серьезен в своих намерениях? Но вам я скажу кое-что, господин Гиляровский. Да-да, я запомнил. Я хорошо запомнил! Ги-ля-ров-ский. Если сегодня вечером она не пришлет мне своего согласия, то не пройдет и двух дней, как ее ателье сгорит. Пф-ф-ф! Как свечка. Вам понятно?

Я выдержал взгляд его водянистых глаз и встал.

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — бросил я Ренарду.

В ответ он только указал пальцем на своего змееголового охранника в углу и склонил набок голову.

Я пожал плечами, бросил на стол полтинник и ушел.

Выйдя на улицу, я отыскал взглядом своего Ваньку и залез в пролетку, приказав ехать на Большую Ордынку. Вынув из кармана табакерку, стукнул пальцем по крышке, открыл ее и заправил в нос щепотку табаку, чтобы прояснить мозги.

— Будьте здоровы! — не оборачиваясь, крикнул мне Водовоз. — Что за табачок у вас?

— Знатный, — ответил я, утирая нос платком.

— Фабричный?

— Нет. Мне отставной пономарь у Страстного перетирает. Лучший в Москве табачок.

— Так чем он лучший-то?

— А ты сам попробуй.

— Нееее, — отозвался Иван, — я лучше махорки покурю или папироску. Мой батька из раскольников был — так он меня со двора гонял. Я в кустах тайком «козью ножку» сворачиваю, только закурю — как он тут же учует и дрыном меня по хребтине. Не отучил! Я как из деревни на заработки подался, только меня и видели. — А откуда ты? — поинтересовался я.

— С-под Малоярославца. Село Барятино. Там у князей Голицыных усадьба. Бывали? — Нет. Ванька вздохнул.