Валерия Вербинина - Убежище чужих тайн

– Охотно верю, – легко согласилась Амалия. Она чувствовала себя в ударе, как рано или поздно почувствует себя молодое, крепкое, здоровое существо, которому противостоит лишь старый, опустошенный, нечистоплотный человек. – Вероятно, вы ехали с улицы Мира в Булонский лес и решили по пути просто так заглянуть на Невский проспект.

Внутренне она была готова к тому, что намек на то, что Мокроусов не поленился примчаться из Парижа, выведет его из себя, однако гость только улыбнулся.

– О да, я мог бы без помех заглянуть в Мадрид или Мадрас, – в тон собеседнице отозвался Сергей Петрович, – но в конце концов выбрал Петербург. – Улыбка соскользнула с его лица, как соскальзывает кусок яркой материи с дешевой подкладки, и теперь были видны только усталость, морщины и землистый оттенок кожи. – Я бы отдал десять лет жизни, чтобы никогда не возвращаться к этой печальной истории, но тетка рассказала Луизе массу нелепостей обо мне… И все лишь для того, чтобы я не требовал отчета о деньгах. – Он сделал крохотную паузу, дожидаясь вопроса, о каких именно деньгах идет речь, но Амалия, раскусившая его игру, молчала и смотрела то на газеты, то на шкатулку с принадлежностями для вышивания. – Каждый год я отправлял определенную сумму денег для Луизы. Эти деньги ее опекуны должны были потратить на лавку, которую она получила бы в двадцать один год, – пояснил Мокроусов, – а вместо того ее дядя и тетка устроили лавку для себя самих. Мне, конечно, следовало догадаться, что этим все и кончится…

– Вы не появлялись в ее жизни двадцать лет, – напомнила Амалия. – Почему?

– Я не вижу смысла говорить об этом, – холодно ответил ее собеседник.

– Потому что вам нечего сказать?

– Я вовсе не бросал ее на произвол судьбы, – уже с раздражением промолвил Мокроусов. – Я посылал деньги…

– Как вы уже изволили заметить раньше, милостивый государь, все это никоим образом меня не касается, – заметила Амалия. – Тогда зачем вы здесь?

Сергей Петрович усмехнулся, и, завидев эту усмешку, Амалия невольно насторожилась.

– Луиза думает, что вы очень добры, – сказал он, – умны и великодушны. Она восхищается вами, а вы – вы имеете на нее большое влияние. – Он подался вперед, гипнотизируя Амалию своим неповторимым, несмотря на возраст, взором. – Если вы скажете ей, чтобы она возвращалась домой, она послушается вас. Поверьте, если она продолжит копаться в прошлом, ее не ждет ничего хорошего. Это только причинит боль ей и другим людям, которые вовсе этого не заслужили.

Амалия лихорадочно соображала. Значит, она не ошиблась, и Мокроусов пришел, чтобы поговорить с ней, только с ней одной; он надеялся, что она убедит Луизу отказаться от дальнейших поисков. Но ведь вчера мадемуазель Делорм уже была близка к тому, чтобы сдаться, и, пожалуй, ни один здравомыслящий человек не упрекнул бы ее за это. И тут она встретилась с отцом, который, судя по всему, стал настойчиво внушать ей, что она должна бросить все и вернуться с ним в Париж. Возможно, ее это возмутило; возможно, она решила пойти ему наперекор из чистого упрямства. Интересно, мелькнуло в голове у Амалии, он когда-нибудь догадается, что сам все испортил?

– Кто убил Луизу Леман?

Она и сама немного удивилась собственной дерзости – как будто не она, а кто-то другой только что произнес эти слова; но в конце концов это был единственный вопрос, который по-настоящему волновал ее – а также упрямую девушку в коричневом платье.

– Вы и сами прекрасно знаете, – промолвил Мокроусов, усмехаясь. – Егор Домолежанка.

До этого мгновения Амалия еще не теряла надежды договориться со своим собеседником; однако его глумливый ответ, проникнутый дерзостью, пренебрежением и совершенно невыносимым самодовольством, показал ей, что она ничего не добьется. Никакие доводы, никакие просьбы не смогут заставить этого человека сказать правду – и не потому даже, что он оказался замешан в преступлении, а потому, что он почувствовал свою значимость, и это давало ему возможность играть теми, кто хотел узнать, кто на самом деле убил Луизу Леман. Он определенно испытывал удовольствие от того, что другие люди по его милости оказались в ситуации, разрешить которую был волен только он, и ничто, кроме собственного удовольствия, его не волновало.

– Убирайтесь вон, – сказала Амалия, поднимаясь с места. – Вон отсюда, пока я не велела вышвырнуть вас за дверь.

Сергей Петрович увидел, как засверкали глаза его собеседницы, и с опозданием сообразил, что перегнул палку. Помрачнев, он встал.

– Уверяю вас, госпожа баронесса…

– Мне не нужны ваши заверения, – холодно сказала Амалия. – Вы подкупили следователя Фиалковского и убедили нищего крестьянина за деньги принять на себя вашу вину, но меня вы не купите. И раз уж вы считаете, что я имею влияние на мадемуазель Делорм, первое, что я ей посоветую, – не иметь с вами никаких дел. Ее мать погибла только из-за того, что связалась с вами, две ваши бывшие жены умерли, Надежда Кочубей лишилась рассудка – положительно, общение с вами опасно для здоровья. Я уж не говорю о вашей милой манере вывозить в лес на съедение зверям труп женщины, которая жила с вами несколько лет, а потом изображать фальшивую скорбь, когда ее все-таки нашли…

– Вы ничего обо мне не знаете, – глухо промолвил Мокроусов, – вы ничего обо мне не знаете – и судите меня! Боже мой! Будь проклят тот день, когда…

Он посмотрел на беспощадное лицо баронессы Корф и осекся на полуслове.

– К сожалению для вас, я знаю достаточно, – отрезала Амалия. – Не знаю только, кого именно вы покрываете, себя или эту жалкую женщину, но почему-то думаю, что себя. Какой смысл предпринимать столько усилий, чтобы спасать чужого человека? – Ее собеседник молчал. – Вы мне противны, вы и ваши жалкие увертки, и ваш омерзительный секрет Полишинеля [6]… Никогда больше не смейте приходить в этот дом – и в любой другой, где нахожусь я или мои близкие. Вы слышите меня – никогда!

– Когда я вернулась в гостиницу, он уже ждал меня там. – Рассказывая, Луиза зябко поежилась, хотя стоял теплый летний день. – Он не сказал мне ни слова упрека, но чем дольше я находилась с ним, тем сильнее мне хотелось убежать, неважно куда… Он передал мне письмо от моих приемных родителей, в котором они просили меня вернуться. Но… – она заколебалась, – я почему-то думаю, что за это письмо он им щедро заплатил…

Слушая ее, Амалия машинально отметила, что Луиза ни разу не назвала Мокроусова отцом. Только «он», как будто ей неприятно было не только его родство, но и имя, которое он носил.

– Можете не продолжать, – сказала баронесса фон Корф. – Я видела его, он нашел меня вчера у родных.

– О! – вырвалось у девушки. – Скажите… Как по-вашему, он мог это совершить? – Произнося эти слова, Луиза отчаянно покраснела, но быстро продолжила: – Ведь он явно не хочет, чтобы я продолжала искать… Я хочу сказать, если бы он был невиновен, разве он бы стал так беспокоиться?..