Андрей Добров - Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

– О! Это забавная натура! Она хороша, как богиня, знает это и пользуется без всякого стеснения. Из нее вышел бы прекрасный охотник – реагирует на любое движение дичи и тут же – бах! Наповал. Остерегайтесь ее.

Я закашлялся.

Дуров посмотрел на меня настороженно:

– Вы ведь точно – только виделись пару раз? – спросил он.

– Два-три раза, – почти не соврал я.

– А мне показалось, что вы покраснели…

– Жарко натоплено, – промямлил я, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.

Дуров высоко поднял правую бровь. Потом левую. А потом громко хмыкнул.

– Ну, ладно, – сказал он, – просто хочу вас предупредить. Мадемуазель Лили – абсолютно испорченная натура. Во-первых, она не делает различия между мужчинами и женщинами…

– О!

– Во-вторых, несмотря на крайне игривую манеру общения, ее интересует не страсть сама по себе, а только деньги. Только деньги. И – много денег.

Дуров взял кусочек соленого огурца с тарелки, с аппетитом его пережевал и добавил:

– Однако при всем этом Лиззи глупа. У нее есть звериный инстинкт – это да. Но додуматься до таких убийств? Нет. Не верю.

Я еще раз скосился в сторону буфетчика.

– Этот, как его? Рыжиков, – сказал я задумчиво, – получается как единственный из по-настоящему подозрительных. Если не считать Саламонского.

– В Альберте я уверен, – прервал меня Анатолий.

– Понятно.

Я не стал передавать Дурову-младшему сомнений следователя Архипова по поводу его старшего брата. Была и еще одна загадка. Дуров говорил, что пять лет назад денег у Саламонского на выкуп цирка братьев Никитиных не было. А главный «ангел» Арцаков утверждал, что были. Вернее, не у него самого, а у Тихого. Получалась неувязка.

– Пойдемте, я вам кое-что покажу, – поднялся Анатолий Леонидович.

Я прошел за ним по уже хорошо знакомому мне круговому коридору, огибавшему манеж, потом по центральному проходу – до манежа репетиционного.

– Встанем вот здесь, – указал Дуров на груду сваленных вместе кусков декораций, – а то он нас увидит.

– Кто?

– Брат, – Анатолий указал на манеж.

Там и вправду стоял Владимир Леонидович – в серой рубахе, брюках и маленькой шапочке на голове. Судя по всему, на этот раз он был трезв.

– Ну, что ты копаешься? – крикнул Дуров-старший куда-то вбок. – Время! Ванька! Время!

– Да тут застежка погнулась! – послышался голос карлика.

Я хотел высунуться подальше, чтобы увидеть его, но Дуров-младший положил мне руку на плечо и удержал.

– Не надо, – прошептал он, – Володя работает, не будем его отвлекать.

– Готов! – раздался радостный крик Ваньки. – Давайте!

Дуров-старший вскинул руки вверх, повернулся к несуществующей публике и объявил:

– Дамы и господа! Разрешите вам представить купца первой гильдии Акакия Макакиевича Мартышкина! Мужчина он видный, статный и солидный, торгует чем придется, в барыше не ошибется! Лишнего не возьмет, пока вчистую не оберет! Акакий Макакиевич! Прошу!

На манеж выбежала маленькая безобразная обезьянка, одетая в купеческий кафтан. За нею – Ванька, несший в руках лоток с яблоками.

– А с ней и приказчик ловкий, ростом с морковку – Иван Иванович Полукопеечный! – объявил Дуров-старший. – Чем сегодня торгуете, почтенные?

– А вот яблочки румяные! – тонким голосом завопил Ванька. – Спелые да сладкие! Налетай, подешевело – было рубль, стало два!

Обезьянка ловко взобралась на плечо Ваньки и уселась там.

– Товарец-то стоящий? – спросил Дуров. – Не червивый? Не мороженый? Дай-ка на пробу.

Обезьянка схватила яблоко и протянула его дрессировщику. Но как только он протянул руку, чтобы взять яблоко, Акакий Макакиевич тут же откусил от него большой кусок.

– Э! Так дело не пойдет! – заявил Дуров. – Дай-ка мне другое!

Обезьяна уронила надкушенное яблоко в лоток, схватила другое и снова откусила уже от этого.

– Да что же это такое? – возмутился Дуров.

– А это, господин хороший, – заверещал Ванька, – мой хозяин тебе показывает, что у него все яблочки чистые! Без червячка, без гнилушечки.

– Я уж и сам вижу, – согласился Дуров. – Отсыпь-ка мне фунта два.

Он достал из кармана бумагу и ловко свернул большой кулек. Обезьяна стала выхватывать из лотка Ваньки яблоки, надкусывать и бросать их в Дурова. Яблоки летели куда угодно, но только не в кулек. Одно из них даже угодило дрессировщику в лоб.

– Стой! Стой, черт! – закричал Дуров. – Не надо мне твоих яблок! Они у тебя все порченые!

– Ах так! – ответил Ванька. – Товар взял, так и рассчитывайся!

– Да за что же? Яблок не купил, да еще и по лбу получил! Это что за торговля?

– А вот я городовому свистну! – крикнул Ванька и засвистел.

На манеж выбежала мохнатая собака, на голову которой привязали фуражку городового. Она остановилась около Ваньки и завиляла хвостом.

– Здрасьте, Шарик Барбосович! – громко обратился к собаке Ванька. – Вот вам от моего хозяина, Акакия Макакиевича подарочек на Рождество!

Он вынул из кармана сосиску. Собака встала на задние лапы.

– А городовой-то у вас – прикормленный! – закричал Дуров.

– Это не взятка! – возразил Ванька. – Это традиция! Шарик Барбосович! Вот тут проходимец нам коммерцию нарушает. Сам яблочек наших набрал, а платить не хочет!

Он указал на Дурова. Собака-городовой повернулась к Дурову и залаяла на него.

– Смешно, – улыбнулся я. – И ко времени. Завтра как раз все эти городовые и дворники пойдут по квартирам шастать за рождественскими подарками.

Дуров-младший кивнул.

– Хорошо, – сказал он, – пусть работают. Пойдем, не будем им мешать.

Мы так же тихонько пошли вдоль арены, стараясь держаться подальше, чтобы Владимир Леонидович нас не заметил. Правда, мне показалось, что он все же посмотрел в нашу сторону, но не показал, что узнал.

– Куда мы идем теперь? – спросил я у Анатолия.

– Надо же вам посмотреть на Шматко. На Муму, конюха.

Я кивнул.

Вход на конюшню был в самом конце цирка – недалеко от служебного входа. Вделанные в стену деревянные ворота вели в стойла. Пройдя насквозь, ты попадал в «бочку» – крытый конный манеж небольшого размера, а оттуда – в амуничную и кузницу. Но на конюшне Шматко не оказалось. Старший конюх сказал, что послал Муму за ветеринаром – у одной кобылы ночью случились колики.

– Подождем в «бочке»? – спросил Дуров.

– Хорошо.

Мы сели на лавку за барьером, наблюдая, как мальчонка лет двенадцати гоняет на корде белого орловского рысака.

– Понравился вам номер? – спросил Анатолий.

– Да.

– А ведь это я его придумал. Три года назад.

– Вот как?

– Я понимаю, – быстро сказал Дуров-младший, – вы думаете, я обвиняю брата в… В том, что он позаимствовал у меня номер.

– Нисколько.

– Нет, я не обвиняю. Нет. Хотя… Это далеко не в первый раз. Да. Но это не очень хорошо.