Вадим Сухачевский - Тайный суд

– Лейтенант государственной безопасности Негорюев, по вашему приказанию!

– Сержант Непомирайко, по вашему…

Судя по рожам – то, что надо: оба лопухи преизрядные. И постукивают, кажись, на него, на Чужака. И фамилии как нельзя подходящие (для некрологов).

– Ко всем один вопрос. Отвечать не задумываясь. Кто такой Людвиг Фейербах? (На политучебе лектор давеча как раз поминал такого. Хрен его уже упомнит, что за перец, но для тумана сойдет.)

– Эта-а…

– Троцкист!

– Точно! Сидит в шестой камере, вчера начал давать признательные.

– Не, тот Гольдберг, правый зиновьевец…

– Только тот не Гольдберг, а Рубинштейн. И не зиновьевец, а…

«Вот уж лопухи, каких поискать!»

– Лады. Теперь вопрос потоньше: кто из вас про Любаню, про машинистку мою, мужу ее, капитану Курицыну, стуканул? А ну – как на духу!

– Так эта-а…

– Ну так…

«Да, выбор правильный!»

– Ясно все. Но теперь не об этом. Предстоит выполнить сверхсекретное задание Родины, потому я и выбрал для этого дела лучших, и уже заготовлено представление к правительственным наградам.

– Служу трудовому народу!

– Служу трудовому народу!

Сообщаю, что сожитель мой, лейтенант госбезопасности Негорюев Иван, запершись в комнате, всю ночь писал, а посредь ночи выйдя, спрашивал у меня, как пишется фамилия какого-то Хеербаха. Когда же я сказала ему, что не обязанная всех троцкистов на память помнить, он назвал меня дурындой и козой и велел поспрошать об этом Хеербахе у моих подчиненных надзирательниц.

А бумагу, ту, что писал, втихаря сжег, но я все равно успела посмотреть, что писалась она заместителю народного комиссара тов. Берия Л.П., о чем Вам и сообщаю.

А также сообщаю, что взглядов гр. Негорюева И.К. никогда не разделяла, сожительствую с ним исключительно по Вашему заданию, и комнату эту прошу, как Вы обещали, оставить за мной.

Сообщаю, что муж мой, сержант госбезопасности Непомирайко Х.Х., вчера просил меня передать моему непосредственному начальнику комиссару второго ранга тов. Панасёнкову, что Вы поручили ему выйти на связь с троцкистом-зиновьевцем Хеербуком, членом какой-то тайной шайки и маскирующим свою враждебную нашему государству сущность под видом народного судьи. Но я ничего передавать, конечно, не стала…

«Еще б ты стала! Все твои делишки кокаиновые – здесь, в этой вот горсти».

…И теперь жду, когда Вы исполните свое обещание избавить меня от этого злыдня, который к тому же на той неделе, приревновав не по делу к соседу, ударил меня в глаз, несмотря что я равная по званию.

А когда я его сама застукала с Вашей Любочкой, он врал, что там ничего не было, и крестился по-поповски, хоть и член ВКП(б).

А комната эта, Вы помните, получена мной еще до замужества, а он уже после в ней присоседился.

«Ну вот, – подумал майор Чужак, – все и решилось само по себе с этими лопухами. Теперь забота – обставить все покрасивше. Жаль только, больно рано решилось, теперь новых лопухов по-быстрому надо готовить под списание. Так, глядишь, самое опасное времечко-то и пролетит…

Да, неплохо сложилось! Всех зайцев – с одного ствола: и перед наркомом за героизм сотрудников можно отчитаться, и от лопухов контору прополоть, и Тайный Суд (не дай-то господь!) не потревожить…

Хороший денек, всегда б такие! Теперь можно и отдохнуть мал-мала».

– Эй, Любаня, подь-ка сюда!

Как учит товарищ Сталин, даже с полной победой социализма классовая борьба не ослабевает ни на миг, и в условиях этой постоянно обостряющейся борьбы смерть вырывает лучших из наших рядов.

…павшие смертью храбрых при выполнении ответственного задания Родины лейтенант государственной безопасности Иван Негорюев и сержант государственной безопасности Харитон Непомирайко…

Нарком Николай Иванович Ежов давно все и так знал из вчерашнего рапорта майора Чужака. Все было сделано без выкрутасов: одного выбросили в окошко с седьмого этажа, другого оприходовали ломом по голове.

А вот касательно орденов Красного Знамени – это Чужак перегнул. Иди знай, скольких он еще туда отправит, во вражью пасть, – на всех, поди, орденов не напасешься. И народный комиссар, вычеркнув ордена, внизу приписал: «Выделить на похороны каждого по 500 рублей», – и поставил свою наводившую ужас на всех врагов страны ершистую закорючку.

«А был ли мальчик ? Может, никакого мальчика-то и не было?» Майор Н.Н. Николаев не раз задавался этим вопросом Максима Горького применительно к самому себе.

То есть даже, пожалуй, уже и не к себе, а к тому далекому мальчику, который, если он в самом деле когда-то и был , носил совсем другие имя и фамилию. Эти имя и фамилию если он и мог вспомнить, то лишь приложив немалые усилия. Забыть их было велено прочно и навсегда еще в далеком 1922 году, когда его под именем Синь Дзю забрасывали в Китай. Тогда даже гипнотизер из Главного разведуправления ВЧК над ним поработал: забудь, забудь, забудь. Но он, пожалуй, все же смог бы вспомнить, если бы постарался и если бы в том была нужда. Да только – зачем? Был, не был – какая теперь, в сущности, разница? Надо ли вспоминать?

Но, по законам природы, он, конечно, был , ведь из какого-то же, в конце концов, мальчика потом вылупился, как гусеница из личинки, тот восторженный юноша, который вспоминался уже легче.

Тот юноша сразу же влюбился в российскую революцию и бредил революцией в мировом масштабе; именно такие юноши тогда и нужны были разведуправлению. Уже в 1919 году произошла его встреча с товарищем Петерсом [5], который и предложил тому юноше раздувать мировой пожар вместе.

Согласился ли юноша? Да он был просто счастлив! Так гусеница превратилась в бабочку.

Помнит ли бабочка о своей жизни в виде гусеницы? Интересный вопрос!..

Первым наименованием этой бабочки стало китайское имя Синь Дзю. Потом она сменит много всяческих имен, пока не обретет нынешнее – Н.Н. Николаев (почему-то именно так, «Н.Н. Николаевым», даже в мыслях теперь называл себя майор).

Стать китайцем? Пожалуйста! В чертах юноши было что-то монголоидное, да еще профессор-хирург постарался: увеличил косину глаз и желваки на скулах – и чем вам не китаец Синь Дзю, родом из северных провинций, владелец обувной лавки в Харбине?