Вадим Сухачевский - Тайный суд

– Милостыню просил, – проскрипел уродец сифилитическим голосом.

– А если не подавали?

– Глотки резал, – без тени смущения признался брат Серафим. – Откладывал по копеечке.

– И много ли копеечек отложил?

– Сундучок. А сколько там, в сундучке, покамест не считал – все равно, видать, мало покамест.

– Но ведь ты не просто откладывал по копеечке, брат Серафим? Тебе нужно было нечто большее, чем эти копеечки. Тебе, как всем на этой земле, нужно было счастье!

– Да – но… – развел руками бесхитростный убийца. – Счастье – оно, видать, только там, на небесах…

– И какое же такое счастье ты углядел там, на небесах?

– «Рено»! – выдохнул брат Серафим, и даже язвы, казалось, на миг исчезли с его лица. – Автомобиль «рено»! Когда меня прокатили на нем, я понял, что ради этого стоит жить! Я перерезал глотку его хозяину, но сам так и не сумел стронуться с места: видимо, не мое было счастье…

– Не твое, говоришь? – проскрипел помойный император. – Ошибаешься, брат Серафим. Счастье – у каждого свое. И каждый его заслуживает. Ну-ка, сколько там в твоем сундучке?

Сразу откуда-то возник сундучок, кикиморки распахнули его и начали пересчитывать мелочь. Наконец одна из них сказала:

– Двадцать три тысячи сто десять рублей и сорок пять копеек.

– А «рено» твой сколько стоит? – спросил свинорылый.

– Шестьдесят пять тысяч рублей. Только жить мне всего-то осталось…

– Жить тебе осталось, брат Серафим, столько же, сколько и всем нам – до обретения счастья. – С этими словами свинорылый швырнул в сундучок пухлый мешок с монетами. – Теперь тут ровно шестьдесят пять тысяч рублей, – подытожил он. – То, за что ты бы еще лет двадцать резал глотки. А теперь… – пальцем-сарделькой он поманил к себе человек двадцать уродцев, одетых в рубища, – теперь мы уносим этот переполненный слезами, кровью, человеческими страданиями сундук. – Уродцы поспешно выполнили его приказание. – И вместо него у нас появляется…

Похоронный оркестр инвалидов вразлад исполнил туш, и под эту музыку исчезнувшие было уродцы выкатили нечто блистающее никелем и светящееся разноцветными огнями. Свинорылый изрек:

– …и вместо него у нас появляется новейшее творение завода «Рено», подобный тому, который на всю Москву имелся только у пролетарского поэта Маяковского. Поэт Маяковский тоже немало заплатил за это свое счастье – ругал монахинь, славил убийц, и вот в конце концов заслужил это чудо техники. Но поверь, брат Серафим, ты заслужил его ничуть не в меньшей степени. Говорят, в этом волшебном деянии человеческих рук спрятано целых двадцать лошадей!

– Где?! Где?! – залепетали уродцы, пытаясь ковырнуть грязными пальцами сверкающий металл.

– Руки прочь от чужого счастья! – прикрикнул на них свинорылый монарх. – Ваше счастье еще впереди!

Уродцы рассыпались в разные стороны и теперь лишь попискивали от восторга.

– А ты, брат Серафим, – сказал монарх, – садись на это великолепное сиденье, бери в руки этот великолепный руль и исполни наконец то, во имя чего ты перерезал столько глоток. Ну, не робей! Это теперь – твое!

Снова грянул туш. Не в силах произнести ни слова, брат Серафим, отерев грязные руки о не менее грязное рубище, аккуратно приоткрыл дверцу, уселся за руль и тихим шепотом произнес одно слово:

– Счастье…

– Счастье! Счастье! Посмотрите, он счастлив! – взорвался хор голосов. – Давай, брат Серафим! Ну, давай же, покажи, как ты счастлив!

– Посмотри, какие у всех глаза, – шепнула Катя Юрию. – Безумные!

Юрий кивнул:

– Их чем-то опоили, настоем мухомора, наверно.

Человечек тем временем уселся за руль и вдруг в один миг преобразился: теперь это был уродец, преисполненный счастья. Он нажал на клаксон автомобиля, тот пропел канкан; затем бережно надавил на педаль, и «рено» описал неторопливый круг по притихшему залу. Вдруг раздался визгливый женский голос:

– Серафим! Серафимушка! Возьми и меня с собой! – Это крикнула одна из кикиморок с такими же, как у Серафима, сифилитическими струпьями на лице.

– А ты кто еще будешь такая? – сурово проскрипел мельничный жернов, запрятанный где-то внутри второго подземного монарха.

– Я сестра Евфросиния, – ответила женщина.

– И чем же ты прежде занималась, сестра Евфросиния, поведай нам.

– Я… – Она потупила взор. – Я занималась тем, о чем не принято говорить вслух. До тех, конечно, пор, пока не заработала эту постыдную болезнь, после которой ни один нищий не заплатит мне ни гроша.

– Но при чем здесь это? – Свинорылый кивнул на сверкающий «рено».

– О, ваше… О, сир! – воскликнула она. – Однажды… Я тогда была молода и, поверьте, даже красива… И вот тогда один красавчик мужчина позвал меня прокатиться на таком же чуде. Я не могла поверить своему счастью! О, как мы мчались с ним по Тверской, с какой завистью смотрели нам вслед мои товарки!

– Так ты один раз уже получила свое счастье; чего ж тебе еще надо? – спросил свинорылый король.

Сестра Евфросиния разрыдалась:

– О, ваше… О, сир! Это счастье было таким недолгим! Тот красавец завез меня за угол, потом жестоко избил и отнял у меня все деньги, на которые я могла бы прожить еще полгода. Вот тогда я с целью прокормиться и заработала свою позорную болезнь. Но я бы еще и еще раз пошла на это, чтобы еще – хоть один-единственный разок…

– Что ж, – заключил второй, с жерновами, монарх, – ты тоже заслужила свое право на кусочек счастья. Что, брат Серафим, разделишь ты счастье с этой бедной женщиной?

Тот после некоторых раздумий распахнул дверцу:

– А, садись! – великодушно произнес он.

Взвизгнув от восторга, сестра Евфросиния впрыгнула на сиденье.

Брат Серафим дал газ. Автомобиль сделал неторопливый круг по залу. Затем круги становились все быстрее, и при каждом из них все громче и радостнее визжала сестра Евфросиния. Наконец мелькание огней автомобиля образовало единый, неразрывный круг, а рев мотора, визг сестры Евфросинии и завывания толпы слились в один звук, нараставший с каждым кругом. Казалось, сейчас автомобиль преодолеет закон земного тяготения и устремится ввысь. Не только публика, но и оба монарха, затаив дыхание, наблюдали за этим готовящимся взлетом.

Автомобиль был уже на пути в открывшуюся перед ним вселенную, когда с мачты внезапно сорвалась какая-то астролябия и врезалась в «рено», уже отрывавшийся от земли. Оглушительный удар – и сверху, как шрапнель, посыпались осколки. У сестры Евфросинии парашютом раскрылась юбка, и женщина упала вслед за братом Серафимом – спиной на вздыбившийся и торчавший из автомобиля коленвал. Перед тем, как испустить дух, она прошептала лишь два слова:

– Я счастлива!

– Я счастлив, – прохрипел брат Серафим. Их уста слились в поцелуе, и оба они в единый миг отошли в мир иной.