Вадим Сухачевский - Тайный суд

Напарник мой аж в Астрахань дунул на отходившем пароходе, так они, я слыхал, все равно его через три дня там нашли, да так располосовали, как только на Дорогомиловском рынке капусту шинкуют. А я, не будь дурак, залег в том же притоне, где та банда обустроилась, но только в подвале за печкой. Вот туда-то они, бараньи головы, носа и не сунули: никак уж не ожидали, что я – вот он, рядышком. Ну, поголодать, правда, пришлось, но голодать мы привычные, смертушка – она, поди, все же полютее голода будет. Неделю так за печкой лежал, ох как кишка кишку мыла! – а вишь – живой! Через неделю они только разъехались, а больше мы, слава господи, не перехлестывались.

Вот и с этими упырями я решил: где меня искать не станут? У себя же под носом! Мне про эти их крысиные норы один метростроевец спьяну рассказал. Видно, не одному мне, потому как его вскорости шлепнули за разглашение.

Ну а я себе на ус намотал – и молчок! Вот оно и пригодилось. В жизни не додумались бы они меня тут, в этих своих катакомбах, искать! Только на этот раз я был уже не такой дурак, провизией припасся. И на себя, и на Прохора. Мы бы тут, коли надо, хоть два месяца просидели бы. Могу, кстати, угостить – и тебя, Юрочка, и дамочку твою… не знаю, как величать.

Он стал доставать из карманов хлеб, колбасу, но от всего этого Юрий отказался.

– Ну а сюда, к нам, – зачем? – спросил он. – Скука одолела?

Борщов покачал головой:

– Какая скука?! Мы ж – с Прохором, нам с ним скучно никогда не бывает. Просто решил – вы тоже мой финт проделать решили, вблизи упырей залечь. Тебя-то, Юрок, я по голосу сразу узнал. Ну, думаю, молодец! Еще и дамочкой запасся, потому как – не хлебом единым… – Но, увидев глаза Васильцева, осекся: – Все, все, Юрочка, молчу! Дело молодое!

Чтобы пресечь его болтовню, Юрий пробурчал:

– Мы-то все же тебе зачем?

– Да вот, подумал: коль уж Юрок тоже не дураком оказался, то двум недуракам, глядишь, двойная фортуна посветит. Может, вместе найдем, как из всей этой бодяги выкрутиться.

– Кот-то ваш где? – спросила Катя.

– Ах да, Прошенька! – засуетился тот. – Ему ж сейчас питаться самое время! Он у меня, дамочка, знаете ли!..

– Знаем – не шахтер-стахановец, – сказал Юрий довольно холодно. Он пока так и не знал, как относиться к этому шуту гороховому.

– Во-во! – не обращая внимания на его прохладный тон, подтвердил Борщов. – Он тут за два отсека отсюда сидит. Пока, видите, тихо сидит, он свое время знает. А минут через пять, если питания не дать – тáк разорется, хоть святых выноси! Там, наверху, даже глухой услышит… Ой-ой-ой! – запричитал, взглянув на часы, – не опоздать бы! Вы посидите тут, ребятишки, без меня, а я пойду Прохора уважу. Минут через пять вернусь – авось что-нибудь решим, – и с этими словами исчез в дыре.

Юрий хотел было что-то сказать, но Катя прижала палец к губам:

– Тсс! – прошептала она. – У них, у шулеров, знаешь какой слух! Боюсь, он и так слышал слишком многое, теперь будет настороже.

Васильцев посветил в соседний отсек.

– Да нет, – сказал он, – похоже, вправду утопал к своему Прохору. Ладно, будем осторожнее.

– Пока его нет, – тихо заговорила Катя, – хочу кое-что рассказать тебе об отце.

– Брось, все и так ясно – не причастен он к этим часам. Сейчас надо думать…

– Нет, я о другом, – перебила его Катя. – Я о том, почему мой отец под конец жизни был против Тайного Суда. Он был убежден, что Суд обязан что-то менять в обществе, а не заниматься просто мщением с полууголовным оттенком. Но там, на самом верху, его никто не поддержал. Для них Тайный Суд – это наподобие игры, щекочущей нервы, не более. Там заседают очень богатые и знатные люди, полагающие, что мир и так устроен практически идеально… ну, за исключением присутствия в нем кое-каких отпетых мерзавцев, никак не влияющих на судьбы человечества в целом, – этих, конечно, надо безжалостно истреблять. А стоило отцу лишь заговорить о мерзостях, творимых сверху – здесь, в Союзе, или в Германии, или где бы то ни было (а ведь у Суда имеются немалые возможности повлиять и на это), – как они там просто переставали его слышать. Сразу начинали приводить какие-то примеры из Французской революции или из других каких-нибудь времен, когда это не довело до добра.

– Да, – кивнул Юрий, – помню, Домбровский пел нечто подобное.

– Еще бы! – хмыкнула Катя. – Уж он-то знает, что надо петь! Потому ему и прощали до поры до времени кое-какие грешки, пока он совсем уж не потерял совесть. Но и теперь, если его заменят, то кем-нибудь подобным ему. Такие, как ты, нужны им только для того, чтобы придать всему видимость некоторого благообразия.

Ее слова сходились с тем, о чем и Юрий не раз подумывал в последнее время. Вот и профессора Суздалева ему не удалось спасти именно из-за этого.

– Ну а как бы ты поступила на их месте?

– Я?.. Ну, весь мир я бы, конечно, не переустроила, но что-то полезное по спасению хороших людей, надеюсь, смогла бы сделать. Однако никто мне не даст этого сделать – у них есть средства усмирять слишком строптивых. Я слышала, существует свой суд, внутренний, где никаких этих «камня», «веревки» и прочее, там люди просто исчезают без следа, и о них как-то вдруг перестают вспоминать… Тáк вот исчез мой отец – я тебе об этом ничего не рассказывала, как-нибудь в другой раз.

В этот момент Юрий как-то даже не подумал, что «другого раза» уже может и не быть и спросил:

– Ну а если… Если мы – вместе?

Катя не ответила, но так посмотрела на него, что он понял – она и сама, похоже, задумывалась над такой возможностью.

Юрий хотел что-то еще сказать, но Катя снова приложила палец к губам:

– Он возвращается… Если бы еще наверняка знать, в какую игру он играет…

– Ну, в этом мы сейчас разберемся, – пообещал Юрий.

Теперь и он слышал, как бывший шулер осторожно продвигается по подземелью. Вскоре из дыры показалась его перебинтованная асимметричная голова.

Юрий дождался, пока он влезет в их камеру целиком, и спросил:

– А макушка после той сосульки не болит? – и с этими словами сдернул бинты с асимметричной головы.

Никаких следов ушиба на лысом борщовском черепе не наблюдалось.

– Ушлый, гад! Догадался! – прошипел Борщов.

Дальнейшего Юрий не ожидал. Бывший шулер вдруг сложился пополам и въехал ему головой в солнечное сплетение с такой силой, что мир в глазах на миг померк.

– Что, скушал, фраер? – совершенно по-блатному осклабился Борщов. – Учись!

– Значит, вы с Домбровским заодно? – через силу проговорил Юрий.

– А чего ж? Ну, до поры, конечно, – усмехнулся тот. – А там и с ним можно…

– Как с Викентием?

– Во-во, примерно. Тебе-то уже можно знать: покойники никому ничего не рассказывают. Щас ты у меня отмучаешься, потом и дамочке твоей придет черед. На, фраер, съешь еще борщецкого! – С этими словами он отвел ногу для удара.