Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

«Состоятельные люди, яхтсмены и любители рыбной ловли, вроде Гувера и президента Рузвельта, — писал Хемингуэй, — избегают приближаться к островам Флорида-Кис в штормовую погоду, чтобы не подвергать опасности себя и свои суда — их личную собственность. Однако ветераны, особенно те, кто вынужден трудиться в поте лица, — не собственность. Это всего лишь человеческие существа, неудачники, которым нечего терять, кроме своей жизни». Хемингуэй бросает бюрократам обвинение в непредумышленном убийстве.

В досье имелись и рапорты агентов, но это были копии с донесений, в основном американских или коммунистических агентов — среди них были и американские коммунисты, — принимавших участие в Гражданской войне в Испании. Хемингуэй упоминался в них лишь мельком. В 1937 году интеллектуалы левого толка слетались к Мадриду, словно мухи на кучу навоза, и попытка подать участие Хемингуэя в этой войне как нечто из ряда вон выходящее показалась мне наивной. Основным источником материала для Хемингуэя в отеле «Гайлорд» был Михаил Кольцов, молодой корреспондент «Правды» и «Известий», и американец, казалось, принимал все, что ему скармливали коммунисты, за чистую монету.

Гораздо больше рапортов с тревогой сообщали о причастности Хемингуэя к пропагандистской ленте «Испанская земля» — он писал об этом фильме и выступал на коммунистических митингах по сбору денежных средств, — но я не усмотрел в этом признаков подрывной деятельности. После пика Депрессии две трети голливудских звезд и девяносто процентов интеллигенции Нью-Йорка боролись за звание марксистов; в сущности, Хемингуэй примкнул к этому движению одним из последних.

Самые свежие донесения сообщали о контактах Хемингуэя с коммунистами и левацки настроенными американцами. Среди них был рапорт агента ФБР, следившего за писателем в прошлом месяце в Мехико-Сити. Хемингуэй и его жена нанесли визит американскому миллионеру в его мексиканском летнем доме. Агенты, подобные Тому Диллону, называли его «одним из множества богачей, оболваненных коммунистами». Я знал миллионера, о котором шла речь, и сам наблюдал за ним два года назад, но в совершенно иной связи.

Его никто не оболванивал, просто он был чересчур впечатлительным человеком, разбогатевшим во время Депрессии, разорившей миллионы людей, и до сих пор искал способ искупить свои грехи.

Последним документом в досье была записка.

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

ОТ АГЕНТА ФБР Р. Г. ЛЕДДИ, ГАВАНА, КУБА

ДЛЯ ДИРЕКТОРА ФБР ЭДГАРА ГУВЕРА, ДЕПАРТАМЕНТ ЮСТИЦИИ, ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

15 АПРЕЛЯ 1942 г.

«В начале 40-х Бюро подверглось нападкам в связи с арестами в Детройте лиц, обвиненных в том, что они нарушали нейтралитет, участвуя в вербовке солдат для Республиканской армии Испании. Господин Хемингуэй был в числе тех, кто подписал декларацию с уничтожающей критикой в адрес Бюро, в связи с вышеупомянутым делом. На матче хай-алай господин Хемингуэй представил меня своему другу как сотрудника Гестапо. Я выразил свое неудовлетворение по этому поводу, и он тут же поправил себя, сказав, что я — один из консулов США...»

Я громко рассмеялся. Документ описывал предложения Хемингуэя об организации контрразведывательной группы, недавно сделанные им Роберту Джойсу, первому секретарю посольства, но Ледди вновь и вновь упоминал об оскорблении, которое ему нанесли во время игры в хай-алай. Разумеется, ФБР было ничем иным, как американским гестапо, и этот намек довел Реймонда Ледди до белого каления, хотя он и скрывал свою ярость за уклончивыми двусмысленными фразами, типичными для официальной переписки ФБР.

Я покачал головой, вообразив, как прозвучали слова писателя на фоне зрительского рева и выкриков букмекеров. Господин Гувер был прав. Если я не буду осторожен, то и впрямь начну симпатизировать Хемингуэю.

— Джозеф? Джозеф, старина! То-то я гляжу — знакомый затылок. Как поживаешь, приятель?

Я сразу узнал этот голос — отрывистый и вместе с тем протяжный оксфордский выговор и занудный тон человека, склонного к ироничности.

— Здравствуйте, коммандер Флеминг, — сказал я, поднимая взгляд на его худощавую фигуру.

— Ян, дружище. Если помнишь, в лагере мы перешли на «ты».

— Ян, — сказал я. Флеминг выглядел точно так же, как во время нашей последней встречи более года назад; высокий, подтянутый, с длинным носом, чувственными губами и завитком волос на бледном лбу. Невзирая на время года и жару, на нем был традиционный твидовый британский костюм, который казался дорогим и хорошо сшитым, но скроенным на человека двадцатью фунтами тяжелее. Флеминг курил сигарету в мундштуке, и то, как он стискивал мундштук в зубах либо размахивал им, подчеркивая свои слова, наводило меня на мысль о том, что он подражает манерам Рузвельта. Я лишь надеялся, что он не сядет рядом со мной в кресло у прохода.

— Позволишь к тебе присоединиться, Джозеф?

— Разумеется. — Я отвернулся от иллюминатора, в котором зелень прибрежного мелководья сменялась синевой глубин Залива, и бросил взгляд через плечо. Четыре ряда кресел за нашими спинами были свободны; самолет шел практически пустым. Наш разговор никто не мог подслушать из-за гула двигателей и пропеллеров.

— Забавно, что мы встретились здесь. Куда ты направляешься?

— Это рейс до Кубы, Ян. А ты куда летишь?

Он стряхнул пепел в проход и взмахнул мундштуком:

— Возвращаюсь домой через Бермуды. Решил выкроить немного времени для чтения.

Куба была так же далека от его пути, как если бы он летел через Бермуды в нью-йоркскую контору БКРГ, но его слова о чтении были мне понятны. Одним из самых крупных успехов Британской координационной группы безопасности за последние три года была организация огромного перлюстрационного пункта на Бермудах. Вся переписка между Южной Америкой и Европой, включая дипломатическую почту всех посольств, шла через эти острова. Уильям Стефенсон открыл на Бермудах пункт перехвата, где корреспонденцию вскрывали, фотографировали либо копировали, после чего ее обрабатывала большая группа шифровальщиков, а иногда, прежде чем отправить в Берлин, Рим, Мадрид или Бухарест, в нее вносились изменения.

Меня лишь удивило, почему Флеминг говорит об этом едва ли не открытым текстом.

— Кстати, Джозеф, — произнес британец, — на прошлой неделе я виделся с Уильямом, и он просил передать тебе привет, если наши дороги пересекутся. По-моему, ты был его любимчиком, старина. Самым лучшим, умным и все такое прочее.

Жаль только, что не все ваши парни отличаются такой сообразительностью Я познакомился с Яном Флемингом в канадском Лагере "X". Нас представил друг другу Уильям Стефенсон. Флеминг был еще одним из тех одаренных любителей, которых британцы — особенно Черчилль — предпочитали упорным и методичным, но медлительным профессионалам. Флеминга «открыл» не Черчилль, а адмирал Джон Годфри, глава английской морской разведки, коллега и противник Канариса, руководителя германского Абвера. Как мне рассказывали, в 39-м, когда разразилась война, Флемингу исполнился тридцать один год, и он был лондонским хлыщом, тяготившимся своей работой в семейной брокерской конторе. Также он слыл одним из тех вечных юнцов, которые ищут развлечений на горнолыжных склонах, за рулем скоростных автомобилей и в постелях прекрасных дам. Вероятно, адмирал Годфри увидел в этом денди творческую жилку, потому что он присвоил молодому брокеру звание морского офицера и назначил его своим личным помощником по особым поручениям, после чего отпустил в свободный поиск с заданием генерировать идеи.