Нэнси Бильо - Чаша и крест

— Это вовсе не сплетня, — возразила леди Си, — а подлинный факт. Конечно, Кристина Датская еще очень молода — ей всего только семнадцать лет, — но далеко не глупа. И знаете, что она сказала господину Риотсли в присутствии всех придворных в Брюсселе, причем достаточно громко, чтобы окружающие слышали? «У меня только одна голова, — заявила юная герцогиня. — Вот если бы их было несколько, то одну, так и быть, я бы предоставила в распоряжение короля Генриха».

Госпожа Риотсли положила руку на свой кругленький животик и еще больше расстроилась, поскольку окружавшие ее дамы снова громко рассмеялись.

— Мы все должны молиться, просить Господа, чтобы наш король взял в жены Кристину… или какую-нибудь французскую принцессу… и не искал себе супругу в… э-э-э… в других местах Европы, — сказала она.

— В каких других местах? — живо заинтересовалась толстая дочка графини.

— О, прошу вас, только не говорите, что по-прежнему еще остается возможность клевского варианта, — взмолилась одна из дам. — Не портите мне прекрасное настроение.

— Что еще за клевский вариант? — спросила я, впервые за весь вечер открыв рот.

— Ходят слухи, будто Кромвель настаивает на браке с протестанткой, — пояснила Гертруда. — А у герцога Клевского две дочери на выданье, две немецкие принцессы.

В комнате повисло мрачное молчание. Ясно было, что такого развития событий никто из присутствующих не хотел.

— Лично я готова прислуживать даже турчанке, одетой в один лишь красный кушак, если только меня сделают фрейлиной новой королевы, — объявила Сесилия.

Все остальные принялись в шутку бранить ее.

— Неужели у короля нет на примете ни одной подходящей англичанки? — выразила недоумение графиня.

— Похоже, что нет, — вздохнула хозяйка дома.

— Если бы такая кандидатура вдруг появилась, вы бы нам обязательно сообщили, правда, Гертруда? — жалобно спросила Сесилия.

Та украдкой метнула на меня взгляд, а потом ответила:

— Я так давно уже не была при дворе. — По интонации ее чувствовалось, что она не горит желанием обсуждать эту тему.

Леди Ар негромко засмеялась и невинно поинтересовалась:

— Ну и что? Разве для вас это имеет какое-то значение?

Похоже, эта дама полагала, что Гертруде откуда-то должны быть известны все мысли и желания короля.

Внезапно я почувствовала, что взгляд леди Ар устремился на меня.

— Госпожа Джоанна, вы, конечно, знаете, как все мы благодарны маркизе Эксетер за то, что она способствовала возвышению королевы Джейн?

— Какая чепуха! — резко отозвалась Гертруда.

— Почему вы отрицаете это? — воскликнула леди Си. — Разумеется, без вашей помощи не обошлось! Своими силами Сеймуры ни за что бы не справились!

Тут еще одна гостья, леди Анна, покачала головой и заметила:

— Братья Сеймуры — сущие чудовища.

Гертруда глубоко вздохнула и, скорчив гримасу, добавила:

— Но всех страшнее их папаша: вот уж зверь так зверь.

Это ее заявление вновь вызвало дружный смех присутствующих. Здесь все понимали друг друга с полуслова.

Меня же охватило смятение, которое я усиленно пыталась скрыть. Я вспомнила, как накануне вошла в гостиную Гертруды и случайно услышала ее разговор с доктором Брэнчем. Помнится, речь шла о некоей ничтожной девице из ужасной семьи. Наверняка они тогда говорили о покойной королеве Джейн Сеймур.

Ядовитая злоба и недоброжелательство, шпильки и язвительные насмешки — нет, не это надеялась я услышать здесь, в этой комнате, и, разумеется, званый вечер доставлял мне мало удовольствия. Но вот на серебряных подносах внесли пирожные. Кондитер Кортни оказался на высоте. Музыканты продолжали играть, и один из них пел красивую песню о любви и разлуке, а все дамы слушали и лакомились вкуснейшими пирожными.

Все дамы, за исключением двух: Гертруда и леди Ар продолжали о чем-то увлеченно беседовать, не обращая внимания ни на еду, ни на музыку. В короткую паузу между куплетами песни до моего слуха донеслось одно-единственное слово — Лондиний.

Наконец музыка умолкла. Гертруда встала и подошла к остальным гостям. А леди Ар внезапно посмотрела на меня и поманила пальчиком к себе. Сердце у меня часто заколотилось. Похоже, теперь наступила моя очередь беседовать с этой странной женщиной. Я взяла свой недопитый бокал с ароматным вином, подошла к ней и села на свободный стул.

Леди Ар наклонилась поближе. Благоухание засохших фиалок защекотало мне ноздри.

— Я служила всем трем королевам, вы знали об этом? — спросила она.

— Нет, миледи.

Я сжалась под испытующим взглядом ее глаз. И вовсе они были не серые, теперь я это ясно видела. Бледно-голубые, почти прозрачные, а вокруг зрачков — черные кружки.

— Я была фрейлиной Екатерины Арагонской в тысяча пятьсот двадцать седьмом году, когда вы прибыли ко двору. Как много воды утекло с тех пор. На память я не жалуюсь, но вот вас там что-то не припоминаю. Хотя удивляться тут нечему: ведь вы прослужили покойной королеве Екатерине всего один день. Как раз, когда его величество объявил своей первой супруге, что намерен с ней развестись.

У меня перехватило дыхание. Воздуха не хватало, а кровь отчаянно стучала в ушах. Я никак не могла поверить: неужели эта женщина знала, что в тот далекий день я была при дворе? Откуда? Ведь даже Гертруде Кортни ничего на этот счет не было известно, во всяком случае, она никогда не упоминала об этом. Разве такое возможно?

— Простите, — запинаясь, проговорила я, — но, когда нас знакомили, я не расслышала вашего полного имени. — Не могла же я обращаться к ней «леди Ар».

Она наклонилась еще ближе. Наши головы чуть ли не касались друг друга.

— Меня зовут Джейн Рочфорд, — ответила эта странная женщина. — Я вдова лорда Рочфорда. Но в бытность вашу при дворе мой покойный муж еще не был лордом. Все знали его как Джорджа Болейна.

Дорогая сестра Джоанна!

Я не хотела беспокоить Вас, пока Вы гостите у родственников. Ваше письмо из «Алой розы» было исполнено такой радости. И я счастлива, что Вы живете в окружении добрых христиан. Но я не хочу, чтобы Вы думали, будто мы про Вас забыли. Я и брат Эдмунд говорим о Вас с Артуром каждый день и молимся, чтобы Господь послал вам обоим доброго здоровья.

В Дартфорде все по-прежнему, хотя, признаться, развлечений у нас не так много. Наверняка такой большой город, как Лондон, не идет ни в какое сравнение с нашим захолустьем. Брат Эдмунд продолжает врачевать болезни и раны местных жителей, и один из пациентов даже заплатил ему за лечение звонкой монетой. Брат работает с утра до ночи, я даже беспокоюсь за него. Но, с другой стороны, Вы же знаете, сестра Джоанна, какое огромное удовлетворение всегда приносила ему врачебная практика. Я надеюсь, что постепенно становлюсь Эдмунду достойной помощницей.