Нэнси Бильо - Чаша и крест

— Мы потеряли только одного.

Тут заговорил самый высокий из наемников. Он впервые за все время обратился к нам, сказав:

— Надо возвращаться. Я знаю этого человека и его мать, они из нашего прихода. Его нельзя оставлять здесь. Он тяжело ранен и может умереть. Когда эти негодяи вернутся в дом, мы сможем забрать его.

— Нет! — быстро возразила Гертруда. — Мы и так потеряли время!

Один из наемников вполголоса выругался.

— Как зовут этого человека? — спросила я.

Гертруда нетерпеливо заерзала в седле рядом со мной.

— Оуэн, миледи, — пробормотал великан.

— Я буду молиться за Оуэна, — сказала я. — Ведь он пострадал, защищая меня.

Джеймс откашлялся.

— Можно забрать Оуэна на обратном пути, после того как с нашим делом будет покончено. Обещаю, мы с братом обязательно поможем вам.

Наемники нерешительно переминались с ноги на ногу. В душе моей затеплилась надежда. Если сейчас эти люди откажутся ехать дальше, наше безумное путешествие вполне может на этом и закончиться. Но прошло несколько секунд, и они вновь заняли свои места. Бросив на Гертруду обиженный взгляд, Джеймс пришпорил коня. Однако маркиза его взгляда не заметила. Зато заметила я, и мысли мои приняли новое направление: так ли уж Джеймс предан Гертруде? Нельзя ли как-нибудь переманить его на свою сторону?

Мы двинулись дальше, утопая во мраке лондонских улиц. Кругом все было тихо.

Вдруг передний факельщик остановился. Очевидной опасности, кажется, не было, но, судя по выражению лица, он был явно чем-то напуган. Джеймс наклонился к нему с лошади и что-то сказал.

— Они струсили, Гертруда, — заметила я. — Потому что поняли, что вы нисколько не дорожите их жизнями.

— Жизнь любого человека — пустяк по сравнению с важностью нашей миссии, — высокомерно парировала она.

— И ваша тоже? — вспыхнула я. — Свою жизнь вы отдали бы за то, чтобы я услышала это проклятое пророчество?

Ответить маркиза не успела. Послышался странный приглушенный крик. Мы обернулись. Кричал Джозеф. Он остановил лошадь и сидел в седле, схватившись руками за голову.

— В чем дело, брат? — крикнул ему Джеймс.

— Неправильно, — простонал Джозеф. — Это неправильно.

Моя лошадь, до сих пор такая послушная, вдруг замотала головой и попятилась. Лошадь Джеймса тоже завертелась на месте, и он сердито натянул поводья, чтобы осадить ее.

Порыв ветра взлохматил моей лошади гриву. С тех пор как мы покинули особняк, затхлый воздух лондонских улиц был неподвижен. Но теперь все внезапно изменилось. На ближайшем к нам доме хлопнула незакрепленная ставня. Казалось, вся улица зашевелилась и пришла в движение. Будто до сих пор спала, а теперь вдруг проснулась.

Мне стало страшно.

Джеймс направился к Джозефу и попытался, как мог, успокоить брата, но не преуспел.

— Неправильно, это неправильно, — снова и снова повторял тот.

— Да сделайте уже что-нибудь, чтобы Джозеф замолчал! Он пугает лошадей! — крикнула Гертруда.

Ее собственная лошадь тоже нервничала и вся дрожала.

— Джозеф здесь ни при чем, — сказала я.

Гертруда обернулась ко мне:

— Что вы имеете в виду?

— Еще немного, — пояснила я, — и поднимется буря. Но дождя не будет, только страшный ветер.

Не задавая больше вопросов, миледи приказала поскорее ехать вперед. Во главе нашего отряда, как и раньше, бежали факельщики, которые изо всех сил старались не дать ветру погасить факелы. Доехав до второго поворота, Гертруда остановилась.

— Стойте! — И она торжествующе протянула руку вперед.

Сначала я ничего не увидела. Но вот из-за облаков вышла луна, и лучи ее осветили дом в самом конце улицы, упирающейся в ту, по которой мы ехали. Ну и ну, я даже рот раскрыла от изумления: огромное, в четыре этажа, каменное строение с фасадом, украшенным высокими изящными колоннами. На всех четырех этажах тускло поблескивали ряды окон. Крутая крыша вздымалась так высоко, что казалось, конек ее упирается в облака.

— Куда это вы меня привезли? — недоверчиво спросила я.

Гертруда издала смешок:

— Нет, нам не туда. Это здание ратуши. Здесь заседает лорд-мэр Лондона со своим советом.

Мы спешились. Наемникам приказали отвести лошадей на ближайшую конюшню и ждать нас там. Последний отрезок пути нас должны были сопровождать только Джеймс и Джозеф.

А ветер все усиливался. От каждого порыва его Джозеф вздрагивал, словно от удара кнута. Ветер был так силен, что погасил факелы, и мы остались без света. Зато в небе ярко светила луна, и этого света оказалось вполне достаточно, чтобы продолжать путь.

— Пойдемте, — сказал Джеймс и быстро зашагал по улице.

Гертруда с Джозефом двинулись за ним, а я нехотя поплелась сзади.

Мы подошли к небольшому деревянному зданию как раз напротив ратуши. Я успела прочитать над дверью вывеску: «Таверна „Кроличья надежда“». Законопослушные обитатели Лондона, строго соблюдая запрет ходить ночью по улицам, давно уже спали в своих постелях, но Джеймс на всякий случай повертел головой во все стороны, удостоверился, что поблизости никого нет, и только тогда махнул нам рукой.

Через несколько секунд мы вчетвером уже стояли перед грубо сколоченной деревянной дверью таверны.

И как раз в эту минуту луна исчезла за облаком. Улицу накрыл непроницаемый мрак, ничего не было видно, хоть глаз выколи: ни каменных зданий, ни ратуши, вздымающей крышу до самых небес. Дверь распахнулась, и меня подтолкнули; я зашла внутрь. В помещении горели свечи. В первый раз за всю ночь я обратила внимание на то, как бледна Гертруда. Поистине мертвенная бледность покрывала ее щеки. Но я никак не могла понять, зачем нужно было предпринимать столь опасное путешествие, чтобы оказаться в обыкновенной таверне.

А Джозеф все никак не мог успокоиться. Он забился в угол и тихо всхлипывал.

— Это неправильно, это неправильно, это неправильно, — жалобно твердил он.

Через несколько минут Гертруда не выдержала:

— Джеймс, выведите своего брата отсюда.

— Куда?

— Не знаю, идите куда хотите и не возвращайтесь, пока он не успокоится.

Джеймс изумленно смотрел на хозяйку, словно ушам своим не верил. Я решила воспользоваться шансом и быстро проговорила:

— Послушайте, Джеймс, вы же прекрасно понимаете, что это безумие. Нам всем надо как можно скорее вернуться в «Алую розу».

Он перевел взгляд на Гертруду, потом снова на меня. Хмыкнул, налил себе эля, выпил залпом и обнял Джозефа. Оба близнеца, пошатываясь, вышли в темноту, где завывал ветер.

Краска залила мои щеки, мне стало жарко, и я села на табуретку. Господи, что за убогая таверна! Сейчас Гертруда набросится на меня за то, что я пыталась подстрекать Джеймса к бунту. Но жена Генри лишь надменно смотрела на меня сверху вниз.