Мастер Чэнь - Амалия и Белое видение

Я посмотрела на секретаря: он тянул пальцами из коробки сигару, обаятельно мне улыбаясь. А господин Эшенден неторопливо продолжал своим негромким, но вкусным баритоном:

— Как-то раз я еле выжил в джунглях Бирмы — это было в октябре 1922 года, а потом, когда мы пересекли границу Сиама, уже в Бангкоке подхватил еще и малярию. Сначала я лежал в доме дяди короля, потом меня перенесли в гостиницу, но и оттуда хотели вышибить, чтобы я умер где-нибудь еще. И все это время Джеральд занимался кое-чем поопаснее, чем я, но никакие лихорадки его не брали. Он заговоренный…

— А сейчас, я вижу, он пробует сигару раньше вас, на предмет ядов, — не очень удачно пошутила я.

— Вот как раз яды он потребляет в неумеренных количествах и без всякого касательства ко мне, — усмехнулся господин Эшенден своим странным ввалившимся ртом. — О них и речь. К чему я все это рассказываю: зная некоторую неуязвимость Джеральда, я совершенно не удивился, когда весной этот негодяй, напившись до безобразного состояния, нырнул головой вперед в наш бассейн, на вилле «Мореско» на юге Франции.

Он сделал эффектную паузу.

— В котором еще не было воды. Сломал шею, но, как видите, выжил. Главное, те люди, до которых доходят странные разговоры о том, что я занят не только литературой, отказываются верить моему рассказу и кивают головой с умным видом: знаем, знаем мы ваши бассейны… Так, вы можете приступать к делу, госпожа де Соза. Сигаре я отдам должное в самом эффектном месте вашего рассказа — и, как только вам захочется принять от меня первый урок этого великого искусства, стоит только меня попросить. Начинается все с того, чтобы правильно зажечь это произведение…

— Убийств больше не будет, — не очень вежливо прервала его я, и господин Эшенден сразу замер, чуть вытянув вперед голову. — Смерть Стайна была последней. И дело совсем не в Ганди. А в опиуме. Ваши люди из Калькутты не то что даже перешли дорогу совсем другим вашим людям — которые занимались контрабандой опиума в обход британской государственной монополии, — а калькуттцев заподозрили в этом по ошибке. И начали устранять одного за другим. Так просто.

— А это всегда выглядит просто, когда доводишь дело до конца, — заметил Эшенден, продолжая рассматривать так и не зажженную им сигару. — А на самом деле предельно сложный случай. Переплетение двух никак не связанных между собой сюжетов? М-да. Если, например, пишешь роман, то это весьма рискованная конструкция. Хотя изящная. И что вам помогло эту конструкцию распутать?

— Мне с самого начала было как-то не по себе от этой истории с палочками, — сказала я. — Как ни странно, все это выглядело абсолютно не по-китайски. Видите ли, господин Эшенден, наши здешние китайцы с превеликим энтузиазмом учат английский, переходят на европейскую одежду, а посмотрите на их храмы — если они построены недавно, то все активнее используют европейские элементы, не считая крыши. И еще: только самый неамбициозный китаец читает китайские газеты в присутствии европейцев. Прочие, даже пуллеры рикш, с триумфально-неприступным выражением лица держат клочок позавчерашней «Стрейтс Эхо» и изучают его, по строчке. Ну, что еще… Китайцы предпочитают европейскую музыку, особенно фокстрот. И так далее. А тут было такое впечатление, что с этой историей с палочками для еды кто-то старается изображать китайцев изо всех сил. И я в этот бред не верила бы вообще, если бы сама не видела этих убийц с палочками минимум два раза…

— Вы? — почти беззвучно переспросил он.

— И могу засвидетельствовать: они действительно были китайцами. Конечно, самих китайцев Пенанга такой ерундой обмануть было бы сложно. Но англичан — это другое дело. Заметьте, как этот обман зрения сыграл свою роль в убийстве инспектора Коркорана в «Раннимеде». Все, не сговариваясь, бросились искать в отеле китайцев, убивающих палочками для еды. Как будто только китаец, а не, например, англичанин мог это сделать. Элистер тогда произнес одну фразу, которая мне потом очень ясно вспомнилась. Что-то насчет того, что Стайн бегал и кричал, что не успел на пять минут. Это всего-то означало, что он вошел в комнату Коркорана — который, понятное дело, спокойно его впустил, — воткнул ему в глаз палочки для еды, подождал те самые пять минут, а дальше начал вопить и звать коллег.

— То есть все-таки Стайн, — задумчиво проговорил — не Эшенден даже, а обычно весьма молчаливый Джеральд.

— Конечно, это был Стайн. Почти с самого начала предельно ясно было, что это Стайн. В том смысле, правда, что он как-то в этом участвовал. Но как? И зачем? — повернулась к нему я. — А вдруг их было двое? Или больше? То есть вдруг он, скажем, просто покрывал кого-то еще из полиции, или из своих друзей? Ведь мы же с вами говорили в первый раз, что из полиции как минимум шли утечки информации. То есть Стайн, допустим, мог быть озабочен своей карьерой, репутацией — но никого не убивал. Главное тут было выяснить, в чем суть дела. Оказалось — в деньгах. А опиум — это деньги, как ни странно, огромные. Такой вроде бы пустяковый товар.

— И все-таки каким же образом вам было ясно имя преступника с самого начала? — поднял тонкие дугообразные брови Эшенден.

— Ну, с самого начала у меня были только ощущения, а с ними прийти к вам — и потом выпустить на волю Элистера — было как-то опасно, — призналась я. — Я сразу понимала, и Элистер тоже, что дело достаточно серьезное для того, чтобы достать его и в Калькутте. То есть что речь идет не о какой-то местной банде, но я перебирала в уме каких-то крупных местных предпринимателей. Таких крупных, чтобы не побояться напасть на англичан. А дальше… ведь самое интересное — это не то, что происходит, а чего почему-то не происходит.

— Отлично, — тихо сказал Эшенден.

— И давайте посмотрим, что произошло с моей, пусть не гениальной, но все же логичной идеей. Если ключевой свидетель какого-то крупного преступления исчезает — а это Элистер, — но другой свидетель остается в полной досягаемости, то самое необъяснимое из всего — это когда никто не пытается к этому другому, то есть ко мне, хоть как-то подобраться, вступить в переговоры через третьих лиц… Ну, или как-то применить силу. Я ведь осталась в этой досягаемости намеренно — ждала чего угодно, звонков, писем. А тут не было ничего и никого. Кроме только заместителя начальника полиции Лайонелла Стайна, который как раз в эти переговоры и вступил, собственной персоной. Так что постепенно, с каждым днем вот этого отсутствия других пытающихся со мной пообщаться, дело становилось все более ясным, кроме одного — зачем и почему.

— Вот и расскажите подробнее, зачем и почему, — довольным голосом поторопил меня Эшенден.

Как ни странно, хотя в голове у меня была четкая и ясная картина, я просто не знала, с чего начать рассказ.