Лев Портной - Копенгагенский разгром

Я с раздражением фыркнул. Какой-то кабатчик посмел рассуждать: принимать мне или не принимать приглашение леди Мэри-Энн Фицгерберт.

Я бросил на столик несколько монеток непонятного достоинства и покинул трактир «Sweet Nicole».

На улице рыжий хозяин соседней таверны и двое половых выворачивали карманы мосье Каню и с озабоченным видом подсчитывали выручку. Я попрощался с ними кивком и направился на Мэнсфилд-стрит. Семена Романовича я не застал, но попросил дворецкого мистера Блотта нанять коляску для поездки к леди Фицгерберт.

Пунктуальные англичане к половине пятого подали хэкни-коач. После получасовой тряски на дырявой подушке, набитой колкой соломой, я оказался у ворот шикарного поместья. Дорожка, выложенная по кругу, привела ко дворцу. Я поднялся по лестнице. Путь преградил престарелый швейцар в синей ливрее, вышитой золотом. Он мерил меня столь взыскательным взглядом, словно лично я был виновен в том, что не все обычаи и традиции времен его дедушки соблюдаются неукоснительно.

— Леди Фицгерберт сегодня не принимает гостей, — высокомерным тоном заявил старый хрыч.

— Леди Мэри-Энн лично пригласила меня нынешним утром. Я настаиваю, чтобы обо мне доложили.

— В этом нет никакой необходимости, — холодно отозвался он.

— Скажите, что приехал граф Воленский, — повысил я голос.

Мои слова не произвели на старого сквалыгу никакого впечатления. Он застыл каменным изваянием.

— Мэри-Энн называет меня Воленс-Ноленсом, — продолжил я.

Старый хрыч слегка шевельнул бровями и до отвращения учтивым голосом промолвил:

— Сэр, от того, что вы повторите свою просьбу в десятый раз, ничего не изменится.

— А в одиннадцатый? — рассердился я.

Неожиданно выражение его лица смягчилось.

— Сэр, позвольте полюбопытствовать: сколько раз леди Фицгерберт произнесла приглашение на чай?

— Знаете что?! — ответил я с добродушным сарказмом в голосе. — Я понимаю с первого слова! Мне не нужно повторять десять раз!

Его губы дрогнули в усмешке.

— Позволю заметить, сэр, — промолвил он. — В Англии приглашение на чай, произнесенное только один раз, нельзя принимать буквально. Это не более чем фигура речи. Все равно что сказать «до свидания». Вот если бы приглашение прозвучало дважды, это было бы действительно приглашение.

Я остался стоять с разинутым ртом. А старый хрыч, посчитав вопрос исчерпанным, скрылся за дверью.

— Heus-Deus! — воскликнул я. — Сколько же дряни изобрели англичашки помимо виски!

Я вернулся к своему экипажу и полез внутрь, бросив мимоходом кучеру:

— У леди Мэри-Энн жестокая мигрень, вызванная амнезией. Поехали обратно.

Экипаж выехал за ворота и остановился. Дорогу преградила черная крытая коляска. Из ее чрева вывалились четверо констеблей. Двое подошли к нам и заглянули внутрь. Прозвучал вопрос:

— Вы — граф Воленский?

Я кивнул, отпираться было бессмысленно — без сомнения, они знали, кто я. Мелькнула мысль, что полицию вызвал кто-то из прислуги леди Мэри-Энн Фицгерберт, пока я препирался со старым хрычем.

— Вы арестованы. Мы доставим вас в Тауэр, — сообщил рыжий полицейский с квадратной челюстью.

— В Тауэр?! — возмутился я. — За то, что приглашение на чай принял с первого раза?!

— Чай? — переспросил рыжий констебль и, почесав квадратными пальцами могучую челюсть, стал размышлять вслух: — За чай отправляют в Нью-Гейт. А раз в Тауэр, значит, дело куда серьезнее.

Противиться я не решился, пересел в казенную коляску на обтянутый истертой кожей диван.

— Хоть солома не колет в зад! И то слава богу!

Путь занял немного времени, а завершился возле внушительного замка из серого камня, где возник спор между констеблями и тюремными охранниками. Последние настаивали на том, что я должен пройти через Ворота Предателя. Конвоиры возражали: дескать, там нового узника отследят газетчики и раздуют шумиху, а приказ был — избежать огласки. Констебли убедили стражу, и карета проехала внутрь через арку в башне, уж не знаю с каким названием.

Конечно же, несостоявшееся чаепитие не могло стать причиной ареста. Скорее, вопрос о необходимости громить Копенгаген решился не в мою пользу. А когда я оказался в узилище, сомнений не осталось: я попал в Тауэр в качестве крупного военного преступника.

Моим пристанищем оказалось просторное шестиугольное помещение, разделенное на две неравные части. Переступив порог, я оказался в кабинете с голыми стенами и забранным решеткой окном; из мебели были столик и стул, расположенные прямо напротив входной двери. Эта приемная отделялась перегородкой от спальни с большой кроватью, комодом и креслом.

Тяжелая дверь закрылась.

Прошло два дня. Меня не тревожили, не вызывали и ни о чем не спрашивали. Кормили сносно; слава богу, сюда рецепты графа Румфорда еще не дошли.

С некоторой отстраненностью я размышлял о мосье Каню. Если каналья арестован, он без сомнения скажет, что я заставил его подделать приказ. Странным типом был этот французишка. Человек один, а сколько ипостасей: проходимец и вор, артиллерийский офицер и храбрый вояка, прекрасный гувернер и подхалим. Вчера спас мою жизнь, рискуя собственной, но сегодня — я был уверен — предаст меня, как только запахнет жареным.

На третий день появилась неожиданная посетительница. Пышные юбки леди Мэри-Энн Фицгерберт заняли почти всю приемную; я перетащил кресло из спальни в кабинет, но дама жестом отказалась от предложения сесть. В глазах ее плясали веселые чертики.

— Граф, вы вновь попались! И опять на нечестном пари!

— О чем вы? — спросил я. — Какое пари?! Если я на чем и попался, так это на нечестном приглашении на чай!

Леди Мэри-Энн немного смутилась.

— Ну, простите, простите, Эндрю! Я не хотела вас обижать!

— Ладно, — я развел руками. — Всему виной мой отвратительный английский язык! Но о каком пари вы толкуете?! Я вообще не любитель споров!

Мои слова обрадовали леди Мэри-Энн Фицгерберт. Секунду назад она стушевалась из-за истории с приглашением на чай, а теперь получила повод взять реванш.

— Вот как?! — Она вскинула брови. — А разве не вас я выручила в таверне «Sweet Nicole»?!

— Это была афера моего слуги. Вы же прекрасно поняли это, — ответил я. — Кстати, я остался должен вам. Деньги у меня есть, вы можете не беспокоиться!

— Еще бы у вас не было денег! Вы облапошили весь королевский флот!

— Господи! Да о чем вы?! Видит бог, я ничего не понимаю!

— Граф Гэллоуэй рассказал, как вы заключили совершенно абсурдное пари о том, что эскадра плывет в Каттегат. А затем подделали приказ адмиралтейства, обманули вице-адмирала, и он развернул флотилию в нужном вам направлении!

Леди Мэри-Энн Фицгерберт мерила меня насмешливым взглядом, а я боялся возразить. Все произошло именно так, как она сказала. Но стоило ли пояснять, что я развернул эскадру не ради денежного приза, а для того, чтобы отвести угрозу от российского флота?!