Лев Портной - Акведук на миллион

Мои невеселые размышления прервал камердинер мосье Каню. Он зевнул, хлопнул себя рукою по губам, потер ладонью подбородок, встрепенулся, разгладил усы и, будто спросонок вспомнив о чем-то важном, спросил со своим неповторимым раскатистым картавым «р»:

— Не желаете-с, сударь, жареных дроздов-с отведать?

— Дроздов так дроздов, — согласился я и, вытащив из кармана кофейную пару, приказал Жану: — На вот, помой, вытри и поставь в шкап под стекло. И смотри, поаккуратнее мне! Веджвуд, между прочим. Английский король из такой же пьет!

Жан взял чашечку с блюдечком, повертел их в руках и поцокал языком, как будто понимал что-нибудь в фарфоре.

— Иди уж! — прикрикнул я.

Французишка скрылся и спустя пару минут подал дичь с картофельным гарниром и рюмкой водки. На золотом подносе я заметил небольшой конверт и спросил:

— А это что?

— Письмо передали вам, сударь, еще с утра-с.

— Так что ж ты молчал, каналья?! — рассердился я.

— А что же спешить? — с невозмутимым видом ответил Жан. — От писем-с этих одни неприятности! Чего еще ждать от них? В хорошем настроении разве-с человек-с будет письма писать?

— Что ты несешь?! — фыркнул я. — Образованный человек, называется! Подай сюда.

— Вы вот водочки-с еще и не выпили-с, а уже письма читать. — Мосье покачал головой.

Я вытер руки салфеткой, взял сложенный вчетверо листок, скрепленный сургучом, и поднес к лицу. От бумаги исходил тонкий запах духов. Я сломал печать. Две короткие строчки, написанные женской рукою, заставили трепетать мое сердце.

«Мой милый друг! Надеюсь увидеть вас нынче же вечером!» В нижнем левом углу стояла подпись — «L’Autruchienne» [11] L’Autruchienne (франц. игра слов) — страус-сука. От Autruche — страус и Chienne — сука. .

— Австриячка! — воскликнул я и выскочил из-за стола, едва не опрокинув дроздов.

Я схватил рюмку с подноса, единым духом осушил ее и прошелся по комнате, будучи не в силах усидеть на месте, — так прочитанное обрадовало меня. Письмо написала Мария Антоновна. Однажды я заметил, что ее имя созвучно имени казненной Марии-Антуанетты. «Надеюсь, моя судьба сложится не так трагично, как судьба L’Autrichienne» [12] L’Autrichienne (франц.) — Австриячка, прозвище Марии-Антуанетты при французском дворе. , — сказала княжна Нарышкина.

— Это не австриячка-с! — раздался голос мосье Каню.

Каналья имел наглость заглянуть в письмо!

— Что значит — «не австриячка»?! — возмутился я.

— То и значит-с, — буркнул французишка. — Письмо подписала какая-то сука-страус, а не австриячка-с!

— Жан, что ты несешь! Еще какую-то суку-страуса выдумал?!

— Австриячка-с пишется «L’Autrichienne», — возразил Жан. — А здесь написано «L’Autruchienne».

Я заглянул в письмо: Жан оказался прав.

— Впору шампанское пить, дружище, — улыбнулся я.

Конечно! Княжна подписала письмо этим прозвищем, заменив одну букву, отчего «австриячка» превратилась в «суку-страуса». Намеренная ошибка подсказывала, чтобы я был смелее и настойчивее в своих устремлениях.

— Вот что, дружище, — велел я камердинеру, — ступай и проследи, чтобы к вечеру привели в порядок парадный мундир. И еще. Где чашечка?

— Сей момент определю в сервант-с, — ответил Жан.

— Возьми бутылку вина, самую лучшую, — велел я. — И пошли в дом графа Строганова Александра Сергеевича. С запиской: «Его высокопревосходительству Николаю Николаевичу Новосильцеву». А к вечеру приготовь карету, на бал поеду…

— А я? — жалким голосом протянул Жан.

— А ты повезешь! — рявкнул я.

— Сударь, возьмите извозчика-с, — взмолился французишка.

— Ты и будешь извозчиком! — отрезал я.

Я прибыл в «Новые Афины» [13] «Новые Афины» — так называли дом Дмитрия Львовича Нарышкина в Санкт-Петербурге. с большим опозданием. И сделал это нарочно, чтобы проучить княжну Нарышкину. Скинул верхнюю одежду лакею, повернулся к лестнице и увидел… Михаила Федотовича Каменского. Военный губернатор стоял боком ко мне и меня не замечал.

«Вот совпадение! — подумал я. — Дойдет до того, что прав окажется Николай Николаевич, я еще и на свадьбу фельдмаршала приглашу!»

Едва я припомнил слова Новосильцева, как и он появился собственной персоной. Я открыл рот, чтобы поприветствовать старого друга, но вовремя умолк. Не заметив меня, Николай Николаевич подошел к Михаилу Федотовичу, взял того под локоть и повел вверх. Они поднимались по лестнице, о чем-то переговариваясь. Злость закипела во мне. Новосильцев решил выведать у военного губернатора сведения о заговоре, а меня и не подумал посвятить в свои планы!

Вот, значит, как! Ни почестей себе, ни наград, только заслугу в глазах императора. Завидный товар! Товар из тех, что в любой момент оборачиваются в такие почести и награды, какие за всю жизнь не скопишь бескорыстной службой!

Хотелось плюнуть на все, развернуться и бежать подальше от этого собрания. И только маленькая надушенная записка, что лежала в кармане, удержала меня. А когда я увидел княжну в обманчиво-простеньком платье из белого крепа, украшенного голубыми незабудками, то решил попросту махнуть рукой на все остальное. Я приложился к ее запястью, а она шепнула:

— Вы, граф, проказник.

— Не знаю, как это получилось, — горестно вздохнул я.

— Вы пропустили все танцы! И польский, и греческий — все, все пропустили.

— Но на последний танец я все же успел… — начал я.

И тут рядом с нами появился граф Каменский. Михаил Федотович приложился к ручке Марии Антоновны слюнявыми губами и проворковал:

— Вы моя пара! Вы обещали!

— Как я могу отказать распорядителю бала? — рассмеялась княжна и бросила на меня лукавый взгляд: — Нужно было не опаздывать.

Граф Каменский заметил меня и с изумлением вскинул брови. Губы его презрительно дрогнули.

— Вы тут, — выдавил он.

— Кажется, мы незнакомы, — холодно ответил я.

Он прищурился, видимо припомнив, что во время экзекуции надо мной держался так, чтобы я его не разглядел. Я улыбнулся, глядя на фельдмаршала в упор. Неожиданно он усмехнулся и сказал:

— Ну, я-то не последний человек в России, меня весь Петербург знает!

— Что, так часто выступаете распорядителем балов? — невинно спросил я.

Михаил Федотович фыркнул и отвернулся к княжне Нарышкиной. А она неожиданно сделала шаг ко мне и приколола к мундиру бумажную розу.

— Пусть эта роза станет вашей наградой, и вам обязательно повезет, — пропела она и с нарочитой строгостью добавила: — Но смотрите не увлекайтесь!

Она одарила меня обворожительной улыбкой. Громыхнула музыка. Граф Каменский обхватил княжну за талию, и они закружились в вальсе. Пары двинулись следом одна за другой. Грудь каждого кавалера украшал какой-нибудь бумажный цветок. Вот мимо меня скользнула последняя пара, и в эту секунду передо мною появилась незнакомая девушка в платье из белого муслина, с розовой шалью и золотистым веером. Иссиня-черные тирбушоны [14] Тирбушон — прядь волос завитая в локон. придавали ее ангельскому личику демоническое обаяние.