Лев Портной - Акведук на миллион

Возле Казенной палаты я дал ваньке денег и велел ждать нас, сколько понадобится. Мы прошли вдоль линии домов, отсчитали третье по счету здание, переполошили всех сонных жителей, но вытащили из постели Арсения Феофановича, заставили одеться и немедленно отправились в присутствие.

Сторож Московской казенной палаты, наверное, в жизни не видел более странной компании. Пришлось потратить два рубля на убеждение инвалида, что женщина в мужском платье и иностранец с черным котом непременно должны сопровождать ревизора, ежели таковому приспичило ночью засесть за отчеты.

Арсений Феофанович зажег свечи и подтянул к столу несколько громадных связок с документами. Увидев несметное количество папок, распухших от бумаг, я приуныл. Если эти отчеты копились на протяжении четверти века, сколько же понадобится времени, чтобы их изучить?..

— Вот, ваше благородие, здесь все, — промолвил коллежский секретарь.

Казалось, он только в эти минуты окончательно проснулся и теперь заметно нервничал.

— Все, говоришь, — прищурился я, размышляя, с чего начать.

— Извините за настойчивость, — вдруг произнес Арсений Феофанович, — но вы точно знаете, что ваши действия дозволены, так сказать? Ночь все-таки…

— А ты бы хотел, чтобы я работал под надзором Чоглокова? — повысил я голос на экзекутора. — И кстати, Арсений Феофанович, если имеешь что сообщить, так говори немедленно! Облегчи душу! Ручаюсь, если это важные сведения, тебе ничего не будет. А иначе окажешься соучастником!

Руки у коллежского секретаря затряслись, губы задрожали. Как и Чоглоков, наверняка он понятия не имел о заговоре. Но с другой стороны, если злодеи испугались, что следы их деятельности обнаружит ревизор из Санкт-Петербурга, то уж экзекутор на месте тем более должен был что-то заметить.

Нет, что-то здесь не так. Я потерял день, теперь выбрал новый путь, однако же и он вполне мог оказаться ошибочным.

— Вспоминай, Арсений Феофанович, вспоминай, — машинально промолвил я, с тоскою глядя на кипы пожелтевших от времени бумаг.

Городец натащил вокруг стола несколько пудов документов. Боже, и я собирался копаться в них, надеялся извлечь что-то ценное…

И вдруг меня осенило.

— Кстати, Арсеньюшка, а все-то нам ни к чему. Ты дай только те документы, что относятся к правлению нынешнего государя, Александра Павловича.

— А-а-а, это мы мигом, — с неожиданной готовностью объявил Арсений Феофанович. — Это ж за год всего.

Он выложил на стол несколько папок с документами, имевшими, в отличие от прочих, свежий вид и не грозивших рассыпаться от прикосновений.

— Ты, Арсеньюшка, как будто облегчение испытал сейчас, словно страх прошел, — отметил я вслух. — Или вы не воровали в последний год?

— Что же вам, Петр Ардалионович, воры-то кругом мерещатся? — ответил экзекутор.

— Как что? — ухмыльнулся я, вспомнив слова Герарда-старшего. — Вам ведь не дай воровать по ходу дела, так вы б еще на двадцать пять лет затянули стройку.

Алессандрина раскрыла папки. Но составленные на русском языке бумаги разобрать не смогла, отложила их в сторону и уселась за стол, приготовившись терпеливо ждать.

Я просмотрел документы. Это были расписки и отчеты об израсходованных деньгах, разложенные в календарном порядке.

— Жан, — кликнул я французишку. — Поможешь мне. Давай-ка разложим эти документы по видам расходов.

Подошедший Жан вытянул одну бумагу и подал мне. Это оказалась ведомость выплат командующему Московским военным гарнизоном, из которой следовало, что занятые на строительстве водопровода военные получали: унтер-офицеры — по пятнадцать копеек в день, солдаты-минеры — по десять, а простые служивые — по восемь. Я отложил документ на угол стола и сказал:

— Арсений, следи внимательно. Сюда будем складывать выплаты военным.

Жан выбрал еще несколько листов. Из них я узнал, что плотникам выплачивалось по восемь рублей сорок копеек в месяц.

— Так. Это что? Расписка от господина Холмогорова Василия Васильевича о получении средств на обследование воды. Ерунда какая-то. Отложи-ка вон к краю.

Жан отодвинул документ. Бумага оказалась возле Алессандрины. Она придавила ее пресс-папье с бронзовым медведем и улыбнулась мне. Похоже, ничего ты здесь не найдешь, но не стоит расстраиваться, говорили ее глаза.

Я отвернулся, потер руки, и мы продолжили сортировать бумаги. Однажды попался отчет самого начальника Гидравлического корпуса генерал-поручика Фридриха Вильгельма фон Бауэра, составленный на немецком языке.

— Арсеньюшка, ты ж говорил, что у тебя все чин чином! А отчет уже покойного генерал-поручика попал в дело за последний год! — пожурил я экзекутора.

И вдруг раздался голос Алессандрины.

— Я понимаю так, что мне вы подкладываете бумаги, не имеющие большого значения, — так, пустяки.

— И что? — спросил я, подозревая какой-то подвох.

— Я ничего в этих бумагах не могу разобрать, кроме цифр. От скуки я их сложила. Получилось больше десяти тысяч рублей.

— Сколько?! — изумился я.

— Похоже, это все-таки не пустяки, — улыбнулась Алессандрина.

Я перебрал отчеты неизвестного мне Холмогорова Василия Васильевича. Графиня оказалась права. За прошедший год на пробы воды этот господин, по всей видимости ученый, получил больше десяти тысяч рублей!

— Жан, да за эти деньги он мог Москва-реку развернуть на север! — воскликнул я.

— Нет, сударь, только Яузу-с, — ответил мосье Каню.

— Арсеньюшка, как бы найти этого Василия Васильевича? — спросил я.

Коллежский секретарь, послюнявив пальцы, перебрал бумаги, пробежал глазами нужную и сообщил:

— Моховая, доходный дом купца Галымайко.

— Дамы и господа, в путь! — скомандовал я.

— На Моховую, — приказал я ваньке. — Доходный дом Галымайки знаешь?

— Это рукой подать, — ответил он. — Через мост воротиться.

— Мужик говорит, что это совсем рядом, — утешил я Алессандрину, вновь усаживая ее на дрожки.

Ванька не обманул. Через несколько минут мы остановились возле трехэтажного особняка. Мы вновь переполошили весь дом прежде, чем за дверью раздались осторожные шаги. Женский голос с полусонной хрипотцой спросил:

— Кто там? Что случилось?

— Ничего не случилось, сударыня, — успокоил я неизвестную. — У нас срочное дело к господину Холмогорову. Не откажите в любезности, позовите его. Дело государственной важности, отлагательства не терпит.

Лязгнули запоры, и дверь отворилась. Перед нами стояла женщина лет сорока — сорока пяти, насколько мог я судить при свете свечи.

— Василия дома нет, — сказала она. — Он отправился в Санкт-Петербург. А я его жена.

— Мама, все в порядке? — раздался голос у нее за спиной.