Лев Портной - Акведук на миллион

Я не кривил душой, я действительно завидовал Якову Ивановичу, потому что он делал благое дело, сознавал это и получал удовлетворение от содеянного. А я покидал кабинет старого графа с тяжелым чувством, словно сам и был виноват в несчастьях людей, чьими судьбами занимались Александр Сергеевич и Яков Иванович.

Но я твердо знал, что в первую очередь необходимо обуздать таких, как тот генерал, что истязал меня в своих владениях.

Николай Николаевич в шлафроке из китайского шелка принял меня в кабинете.

— Садись поближе к камину. — Он указал на кресло, а сам прилег на оттоманку.

Раны измучили меня, и я с большей охотой постоял бы, но возвышаться колонной над Николаем Николаевичем показалось неловко. Целую вечность с болезненной осторожностью опускался я в кресло. Новосильцев, заметив мои ухищрения и страдальческие гримасы, спросил:

— Что с тобой, братец?

— Пустяк, — махнул я рукой. — Последствия романтического свидания интимного, так сказать, свойства.

Николай Николаевич изумленно вскинул брови.

— Хотя, собственно, и не пустяк! Очень даже не пустяк! Именно потому и пришел я к вам с утра пораньше! Странная история приключилась со мною ночью! Я столкнулся с таким произволом! Надо бы положить конец подобному самодурству!

Новосильцев замахал руками:

— Помилуй, Воленс-Ноленс! Говори по порядку. Что стряслось?

Я несколько стушевался, сообразив, что не продумал заранее, как рассказать Николаю Николаевичу о случившемся. Впрочем, что тут голову ломать — пикантные подробности оставить за скобками и говорить о самом важном: о произволе и заговоре!

— Полицейские, Николай Николаевич, задержали меня и пороли!

— Как это? Что ты такого натворил?

— В том-то и дело, что ровным счетом ничего! Они учинили произвол…

— Но как это случилось? Ты шел по улице или ехал куда-то?

— Я шел по Караванной, как раз свернул к Аничкову мосту, тут-то они и налетели!

Новосильцев улегся поудобнее и снисходительной улыбкой подал знак, чтобы я продолжал. Я невольно попытался подобно собеседнику изменить позу, чем доставил себе нестерпимые муки, и замер загогулиной.

— И где ж тебя так отделали? — Он с напускною жалостью окинул мою фигуру. — В околотке?

— В том-то и дело, Николай Николаевич, что не в околотке! А увезли меня в частный дом какого-то генерала! А у него пыточная обустроена непосредственно в кабинете!

— Генерала? — удивился он.

Я хлопнул себя по коленям от досады, что несу всякий вздор, привел Николая Николаевича в полнейшее недоумение, а самого главного так и не сказал. А все потому, что инициативу разговора перехватил Новосильцев.

— Вот-вот, генерала. Я же говорю, он устроил пыточную в своем доме и позволяет себе…

— Так что же он ни с того ни с сего решил издеваться над тобою? Или вы что-то не поделили? — с подозрением спросил граф.

— Сначала повздорили, — подтвердил я. — Но потом я спас его от разбойника!

Николай Николаевич снова всплеснул руками, изобразив, как я запутал его своим рассказом.

— Из-за чего вы повздорили? — осведомился он.

— Да так уж вышло, что я сбил с него треуголку…

— Как? — удивился Новосильцев. — Что-то я не пойму тебя, братец. Сначала ты говоришь, что над тобой учинили произвол. Потом выясняется, что ты нанес оскорбление незнакомому генералу. Где это произошло?

Отступать было некуда. Нужно было рассказать Новосильцеву правду.

— Видите ли, Николай Николаевич, я столкнулся с генералом на черной лестнице в доме Дмитрия Львовича Нарышкина.

— А что ты там делал?

Будь на его месте Поло, мы бы посмеялись от души над тем, как я потерпел фиаско на любовном фронте. Но Николай Николаевич был намного старше нас, и язык не поворачивался даже в самых учтивых выражениях рассказывать о волокитстве за Марией Антоновной. Тем более что рассказывать об этом предстояло не кому-нибудь, а статс-секретарю императора. Отчего-то пришло мне на ум, что стоит изъясниться по-английски. Казалось, что на малознакомом мне языке слова прозвучат как бы понарошку.

— Видите ли, Николай Николаевич… — Я замялся, вспоминая, какое выражение можно применить. — У меня с княжною намечался, так сказать, небольшой lap-clap [6] Lap-clap (англ. жарг.) — перепихон. …

— Lap-clap? — переспросил он.

— Lap-clap, это по-английски, — пояснил я и, увидев еще большее удивление на лице Новосильцева, добавил: — Думал заглянуть в marble-arch [7] Marble-arch (англ. жарг.) — женские гениталии (от marble arch — мраморная арка). , так сказать… пройтись по бристолям, так сказать…

— По бристолям? — Собеседник решительно ничего не понимал.

— Ну да. Так сказать, Bristol cities [8] Bristols — от Bristol cities (англ., cockney), заменяет слово titties — сиськи. . — Я фривольным жестом изобразил прелести Марии Антоновны.

— Братец! — всполошился Николай Николаевич. — Правильно ли я понимаю, что ты говоришь о…

— …Нарышкиной, — закончил я и кивнул.

— О господи! — Новосильцев всплеснул руками. — Час от часу не легче! Братец, что ты несешь? Говоришь, тебя незаслуженно наказали, а оказывается, ты оскорбил генерала и покушался на добродетель царской фаворитки! С этого бы и начинал!

— Но это не самое главное! — взвыл я.

— О господи! Что еще ты успел натворить? — вскрикнул Новосильцев и, театральным жестом заткнув уши, добавил: — Не вздумай сказать о бристолях Елизаветы Алексеевны [9] Елизавета Алексеевна — императрица, супруга Александра I, до замужества и перехода в православие Баден-Дурлахская принцесса Луиза-Мария-Августа. ! Не хочу ничего слышать!

— Заговор! — выдал я. — Речь идет о заговоре!

— Ты еще и заговор организовал?! — Николай Николаевич расхохотался.

— Да нет же! При чем здесь я?! Там был какой-то незнакомец…

— У Нарышкиной?

Я заскрежетал зубами, а на губах собеседника блуждала снисходительная улыбка.

— В доме у генерала, — сказал я. — Вы смеетесь, а тут не до смеха. Неизвестный говорил о каком-то чудовищном преступлении. Оно еще не совершилось, а только планируется.

— И что? — Новосильцев смотрел на меня с умилением. — Они задумали свергнуть императора?

— Нет, слава богу, нет. Они хотят отстранить вас от императора.

— Меня? — В голосе статс-секретаря появилось раздражение.

— Шайку якобинцев, так они сказали, — пояснил я и добавил: — Уверен, что подразумевали вас, Поло, Кочубея и князя Адама.

— Тоже мне заговор! — рассмеялся Новосильцев. — Можешь, братец Воленс-Ноленс, добрую половину Санкт-Петербурга в заговорщики записать, да и Москву. Москву в особенности, там теперь прозябают все, кто прежнее положение утратил. И конечно, ненавидят нас, и мечтают государя отворотить от нас, а может, и интриги плетут. Но не стоит на них силы тратить. Бог с ними! Тоже мне заговор!