Филипп Ванденберг - Дочь Афродиты

Словно сквозь пелену смотрел Эякид на мощь персидской армии. Он едва ли слышал цифры, которые ему называл начальник разведки. Тот сказал, что у них один миллион семьсот тысяч пехотинцев, восемьдесят тысяч всадников и двадцать тысяч арабов и ливийцев. И еще десять тысяч слуг, рабов, евнухов, наложниц и поварих. Кроме того, они располагают невероятным количеством тягловых животных — буйволами, верблюдами и лошадьми. А индийских собак у персов столько, что пришлось освободить от оброка четыре деревни, обеспечивающие для них корм.

Заметив, что Эякид ничего толком не видит и не слышит, Терилл остановился, зачерпнул воды из корыта и плеснул магнезийцу в лицо. Тот очнулся и посмотрел на персидские орды широко раскрытыми глазами. Терилл продолжил поездку.

От южного конца лагеря Терилл поехал в Галикарнас. С запада ветер нес облака пыли, и Терилл, натужно хрипя, с трудом перекрывал грохот повозки:

— Раскрой глаза, старик! — кричал он против ветра. — Не упусти ничего из виду. Сухопутные войска я тебе показал. А сейчас ты увидишь еще и наш флот! На рейде стоят тысяча двести кораблей по двести человек на каждом, столько же кораблей с тридцатью воинами на борту и три тысячи кораблей по восемьдесят членов экипажа. Запомни цифры, слышишь, старик? Запомни точно и сообщи афинянам, что ты тут видел!

Эякид был почти не в состоянии держать голову. Каждый камень на дороге, каждая яма отдавались болью в затылке. Он бился о сиденье, к которому был прикован спиной, и уже стал сомневаться, перенесет ли эту поездку до бухты Галикарнас, попадет ли в Афины и увидит ли снова своего сына Медона.

Дафна привела архонтов ареопага, свидетелей и целую толпу любопытствующих, которые не побоялись поехать с ней, к тому месту, где, как она помнила, был зарыт клад варваров. Даже сейчас это место нетрудно было найти. Ориентиром служили три высоких темных кипариса.

Она держалась уверенно, но в душе молила богов, чтобы клад варваров остался там же. Раньше Дафна боялась выдавать эту тайну. Ей не хотелось рассказывать о преступлении, совершенном Каллием, потому что в Афинах и так уже сомневались в его порядочности, узнав, при каких загадочных обстоятельствах погиб священник. Она опасалась быть втянутой во что-нибудь темное и грязное и поэтому упорно молчала. Но сейчас Дафна рассчитывала на удачу, ибо только клад мог спасти ее. Если его обнаружат, то подтвердятся ее показания и с нее снимут тяжелое подозрение.

— Вот, — сказала гетера. — Он должен быть здесь!

Архонт-эпоним кивнул. Остальные архонты окружили место, и двое рабов начали копать.

Фемистокл стоял с противоположной стороны образованного людьми круга и, наблюдая за гетерой, думал: «Неужели Дафна блефует? Или все-таки нет?» Эта уверенная в себе молодая женщина, наделенная умом более щедро, чем большинство афинских чиновников, была способна на все. Может быть, она придумала всю эту историю, чтобы избежать наказания? Но разве она не рассчитывала на то, что архонты проверят ее показания? Сосредоточенная и серьезная, Дафна не удостоила Фемистокла ни одним взглядом.

Земля на краю болота пахла гнилью. Сразу же стали попадаться сломанные стрелы и наконечники копий, свидетельства ожесточенной борьбы. После того как рабы убрали корни кипарисов, стало ясно, что эту землю уже перекапывали. Вдруг рабы остановились, и архонт-эпоним подошел поближе, чтобы посмотреть в яму.

— Видите, господин! — Один из рабов указал на кости человеческой руки. Он разгреб землю и откопал весь скелет. Общими усилиями его вытащили из ямы. Напряжение нарастало.

Наверняка в земле Марафона лежит еще много скелетов персидских воинов. Но то, что скелет был обнаружен именно в том месте, на которое указала гетера, не могло быть случайностью! Либо Дафна была любимицей богов, либо она действительно сказала правду.

Один из архонтов заметил в куче земли, которую насыпали рабы, копая яму, круглые золотые пластинки. Эпоним осторожно вытащил из земли цепочку и поднял ее над головой, чтобы всем было видно.

Между тем были обнаружены и другие сокровища: украшенный драгоценными камнями сосуд для кипячения воды, тарелки и блюда, браслеты и геммы. Чем глубже становилась яма, тем больше сокровищ извлекалось из нее на глазах изумленных афинян. По лицу Дафны пробежала робкая, почти смущенная улыбка.

Вдруг раздался громкий голос Фемистокла:

— Архонты! Мужи Афин! Послушайте, что я вам скажу! Я, Фемистокл, сын Неокла из филы Леонтис, взял на себя тяжкую вину. Я обвинил Дафну, дочь Артемида из Митилини, в шпионаже, как этого требовали законы Солона, потому что таково было мое подозрение. Теперь, когда невиновность гетеры доказана, я мог бы — и это было бы для меня легче всего — утверждать, что я действовал в интересах государства. Думаю, что вы все согласились бы со мной и назвали бы меня достойным уважения афинянином. Но я хочу сделать признание.

Столь неожиданные слова полководца заставили временно прекратить раскопки. Архонты в напряженном ожидании смотрели на Фемистокла.

— Не забота об отчизне, — продолжил Фемистокл, — не боязнь предательства заставили меня выдвинуть обвинение против этой женщины. Всему виной уязвленное самолюбие мужчины. Я хочу сказать при всех, что Дафна мною пренебрегала, хотя ее благосклонность была для меня дороже всего. Посмотрите на нее. Разве она не прекрасна, как Афродита? Вспомните, как достойно гетера вела себя перед ареопагом, хотя решалась ее судьба. Вы, мужи Афин! Поймите, что, видя эту прекрасную женщину, мужчина может забыть даже родину!

Со всех сторон послышались крики одобрения, а солидные старые архонты закивали головами. Дафна слушала речь полководца, опустив взгляд. Резкая перемена в поведении Фемистокла показалась ей странной. Этот грубый, беспринципный рубака, у которого в голове не было ничего, кроме политики с позиции силы, вдруг оказался способным на трепетные чувства. Он не только раскритиковал свой поступок в отношении Дафны, но и раскрыл свою душу. Впервые гетера задумалась над тем, каково же истинное «я» этого дерзкого человека.

В заключение Фемистокл сказал:

— Разве не свидетельствует о чистоте помыслов гетеры и тот факт, что она отдала варварскому шпиону амулет, чтобы узнать о судьбе своего отца? Вы должны снять с Дафны обвинение, достопочтенные архонты. Я заклинаю вас!

На следующий день тысячи афинян толпились на ареопаге. Солидные мужи в сопровождении рабов, прокладывающих своим господам путь, известные всему городу красавчики с не менее известными любовниками, торговки рыбой и овощами — все шумно обсуждали неожиданное окончание процесса.

После того как пятьдесят архонтов заняли свои места, эпоним произнес короткую речь. Он сказал, что в его практике ни разу не было случая, когда обвинитель в конце процесса становился защитником. Достойный муж произнес свою лучшую речь, защищая обвиняемую, и, обратившись к судьям, предложил проголосовать.