Валерия Вербинина - Золотая всадница

Петр Петрович стоял в углу, утирая платочком пот, и смотрел на человеческий водоворот, который кипел вокруг Амалии. Очарованные гости кланялись, целовали ей руку, уверяли, что вечер получился незабываемым и они давно не получали такого удовольствия от благотворительного аукциона. Королева-мать тоже поблагодарила Амалию, хоть и несколько сухо. Добрая женщина не могла взять в толк, для чего нужен был этот размах, когда они раньше устраивали все гораздо скромнее и все вроде бы оставались довольны.

– Отменный, отменный вечер, – сказал Кислинг наследнику. – Ваше высочество, а это правда, что вы заключили с хозяйкой пари, что она не успеет переделать парк и замок за две недели?

Слова австрийского резидента угодили в самое больное место. Михаил отлично помнил условия пари и, надо сказать, они его тревожили. Как честный человек, он не мог отказаться от своего слова. С другой стороны, у него не было никаких сомнений по поводу того, зачем сюда прибыла баронесса Корф – об этом, благодаря российским связям Кислинга, все в Любляне были осведомлены еще до ее приезда.

…Неужели она потребует у него повлиять на короля и заставить его уступить Дубровник русским?

Вечерело, в саду зажглись цветные фонари. А потом над парком поднялась первая ракета.

– Фейерверк, фейерверк! – закричала разом помолодевшая жена Старевича и потянула остальных гостей на террасу.

Это было восхитительное зрелище: над парком один за другим взмывали огненные букеты, лопались снопы звезд, плясали шутихи. Только безмолвные белые статуи остались безучастными к этому зрелищу да старый глухой пес Тобик, который дремал в своей конуре возле домика садовника.

Улучив минуту, Михаил подошел к Амалии, которая стояла между королевой и Войкевичем, и напомнил ей о пари, которое так его тревожило. Амалия удивленно подняла брови, словно давным-давно о нем забыла. В небе появился ее огненный вензель – буква «А», и толпа на террасе зааплодировала.

– Ах, условие! – уронила Амалия. – На что мы спорили – на желание? Ну так вот, я желаю сыграть с вами в теннис, ваше высочество. Надеюсь, вы не откажетесь от своего слова?

И она стала глядеть на небо, на котором мастер фейерверков как раз в эти мгновения изобразил инициал короля и золотую корону.

– Должна признаться, я не вижу в этом никакого смысла, – сказала Лотта.

– А между тем он есть, – отозвался Кислинг. – Милорад Войкевич очень любит женский пол, и никого не удивит, если он начет ухаживать и за вами. Главное – обставить дело так, чтобы об этом узнал король, во-первых, и чтобы в результате его величество удалил от себя не вас, а этого выскочку, во-вторых.

Балерина вздохнула.

– Вы предлагаете мне завлечь полковника? – будничным тоном спросила она.

– Не совсем. Полагаю, достаточно будет получить доказательства, что он интересуется вами. Потом вы пожалуетесь королю, предъявите ему подтверждение, и герр Войкевич на веки вечные отправится стеречь крепость в Дубровнике. Если ему повезет, конечно.

Лотта задумалась. По правде говоря, ей не слишком хотелось участвовать в очередной интриге Кислинга, и не потому, что адъютант был ей настолько неприятен. Просто Стефан в последнее время был с ней так мил, преподнес ей роскошные драгоценности, чтобы компенсировать утрату колье с розой, и вдобавок подарил дворец в старой части Любляны. Лотта очень хотела дворец с парком, как у баронессы Корф, чтобы заткнуть эту гордячку за пояс, но, увы, второго такого парка, как Тиволи, в Любляне не нашлось. Балерина объявила во всеуслышание, что заново обставит свой дворец в десять дней и по истечении этого срока даст такой бал, что небу будет жарко. И мало того что ей надо заниматься обстановкой и заодно держать в поле зрения соперницу, которая покушается на ее любовника, теперь на ней новая обуза – Войкевич. Она капризно поджала губы.

– Томас, а вы не можете справиться с Войкевичем своими силами? В конце концов… – она мгновение поколебалась, но все же договорила фразу: —…нет такого человека, от которого нельзя было бы избавиться.

– Это может вызвать ненужные осложнения, – усмехнулся Кислинг, – а в случае, если король поймет, откуда дует ветер, наши отношения с Иллирией будут безнадежно испорчены. Другое дело, если полковник сам подставится и вызовет гнев его величества. А король Стефан, что бы про него ни говорили, очень дорожит вами, мадемуазель. И он никогда не возвращает свое доверие людям, которые его разочаровали.

– Это будет не разочарование, дорогой Томас, – уронила Лотта, – а предательство.

– Рад, что мы так хорошо понимаем друг друга, – серьезно произнес резидент и поцеловал ей руку.

Случайно или нет, но под открытым окном гостиной как раз в эти мгновения оказался старый, грязный, глухонемой нищий, на которого слуги Лотты никогда не обращали особого внимания. На самом деле нищий был куда моложе, чем казалось, и вовсе не утратил ни слуха, ни членораздельной речи, что и доказал этим же вечером, когда представлял полковнику Войкевичу свой отчет о королевской фаворитке.

– К даме заезжал Кислинг, что для него довольно необычно, потому что, как правило, его поручения Лотте передает Ракитич. Но на сей раз дело серьезное. Берегитесь, господин полковник, они задумали вас погубить.

– Да? И каким же образом?

– Насколько я понял, Лотта собирается вас завлечь, а потом пожаловаться королю.

Войкевич мрачно посмотрел на своего шпиона.

– Интересно, с чего они взяли, что мне будет приятно валяться на той же подстилке, что и Стефану, – зло проговорил он, переходя на местный диалект. Лженищий был его родственником, и перед ним адъютант не боялся обнаружить свои истинные чувства.

Шпион вздохнул.

– Может, Кислинга собьет карета? – ненавязчиво предложил он. – Совершенно случайно, само собой.

– Или в него ударит молния, – хмыкнул полковник. – А что? Весной у нас часто бывают грозы.

– Так мне заняться этим? – настойчиво спросил его собеседник.

– Нет, – ответил Войкевич, подумав. – Пока нет. Будем держать его в поле зрения. И эту даму, баронессу Корф, тоже.

– И Оленина?

– Само собой.

Не подозревая, какие о них ведутся речи, Петр Петрович и Амалия сидели в большой гостиной замка Тиволи и занимались делом. Под внимательным взглядом Бонапарта резидент подводил итоги, вычисляя, сколько денег им принес приснопамятный благотворительный аукцион. Амалия, опершись подбородком на руку, рассеянно смотрела на фонтан за окном, струи которого в солнечных лучах вспыхивали золотыми искрами. Закончив подсчеты, Петр Петрович поморгал глазами и решил для очистки совести пересчитать все заново. Однако и повторный пересчет дал тот же самый результат.