Алан Брэдли - Сладость на корочке пирога

В маленькой спальне было темно, но света хватало для того, чтобы разглядеть тело, лежащее на кровати, увидеть белое лицо, уставившееся на меня с округлившимся ртом: «О!».

— Флавия! — воскликнула мисс Кул, сползая с постели, сквозь стекло ее голос звучал искаженно. — Что, боже ж ты мой…

Она выхватила вставные зубы из стакана и пихнула их в рот, потом скрылась на мгновение, и я, спрыгнув на землю, услышала звук отодвигающегося засова. Дверь открылась внутрь, и в проеме появилась она — словно пойманный барсук — в домашнем платье, прижимая нервно дрожащую руку к горлу.

— Боже ж ты мой… — повторила она. — В чем дело?

— Передняя дверь заперта, — ответила я. — Я не могла войти.

— Конечно, она заперта, — сказала она. — Она всегда заперта по воскресеньям. Я дремала.

Она потерла маленькие черные глазки, щурясь на свету.

Меня с запозданием осенило, что она права. Сегодня же воскресенье. Хотя казалось, что миновали эоны с той поры, но только сегодня утром я сидела с семьей в Святом Танкреде.

Должно быть, я выглядела потрясенной.

— Что случилось, дорогуша? — спросила мисс Кул. — Это из-за ужасного происшествия в Букшоу?

Так она знает!

— Я надеюсь, у тебя хватило здравого смысла держаться подальше от места…

— Да, конечно, мисс Кул, — сказала я с извиняющейся улыбкой. — Но меня просили не говорить об этом. Я уверена, вы поймете.

Это была ложь, но первоклассная.

— Какая замечательная деточка, — умилилась она, бросив взгляд на занавешенные окна соседних домов, выходившие в ее двор. — Но здесь не место для разговоров. Тебе лучше войти.

Она завела меня в узкий коридор, по одну сторону располагалась ее крошечная спальня, по другую — миниатюрная гостиная. Внезапно мы оказались в магазине, за прилавком, служившим также местной почтой. Мисс Кул была не только единственным продавцом сладостей в Бишоп-Лейси, она также являлась почтмейстером и в качестве оного знала все, что стоило знать, — за исключением химии, естественно.

Она внимательно меня рассматривала, пока я с интересом изучала ряды полок, на каждой из которых стояли стеклянные банки с плитками из конской мяты, красными лакрицами «бычий глаз» и кучей других вкусных вещей.

— Прошу прощения. Я не могу заниматься делами в воскресенье. Иначе меня привлекут к суду. Это закон, ты знаешь.

Я печально покачала головой.

— Простите, — сказала я. — Я забыла, какой сегодня день недели. Я не хотела испугать вас.

— Ладно, ты ничего плохого не сделала, — произнесла она, неожиданно обретая привычную болтливость и суетясь в магазине, бесцельно трогая то одно, то другое. — Скажи отцу, что скоро придет новая коллекция марок, но ничего такого, от чего можно было бы прийти в восторг, во всяком случае с моей точки зрения. Те же старые изображения короля Георга, благослови его Господь, только раскрашенные в новые цвета.

— Благодарю вас, мисс Кул, — сказала я. — Я, разумеется, передам ему.

— Я уверена, что на Центральном почтамте в Лондоне могли бы придумать что-нибудь получше, — продолжила она, — но я слышала, что они приберегают свои мозги для следующего года, для празднования Фестиваля Британии.

— Я хотела поинтересоваться, знаете ли вы, где живет мисс Маунтджой, — выпалила я.

— Тильда Маунтджой, — ее глаза сузились. — Что тебе от нее надо?

— Она очень помогла мне в библиотеке, и я подумала, что будет вежливо отблагодарить ее конфетами.

Я изобразила милую улыбку для пущего правдоподобия.

Это была бессовестная ложь. Я не дала себе труда подумать заранее, но сейчас поняла, что могу убить двух зайцев зараз.

— Ах, да, — сказала мисс Кул. — Маргарет Пикери уехала присматривать за сестрой в Незер-Вулси: «Зингер», иголка, палец, близнецы, заблудший муж, бутылка, счета… Миг неожиданной, принесшей плоды полезности для Тильды Маунтджой… Кисло-сладкие леденцы, — внезапно добавила она. — В воскресенье или нет, это будет идеальным выбором.

— Я возьму на шесть пенсов, — сказала я и добавила: — И на шиллинг плиток из конской мяты.

Конская мята была моей тайной страстью.

Мисс Кул подошла на цыпочках к витрине магазина и закрыла ставни.

— Только между нами, — сказала она заговорщицким тоном.

Она ссыпала леденцы в бордовый бумажный пакетик такого похоронного оттенка, что он просто умолял наполнить его ложкой-другой мышьяка или рвотного ореха.

— С тебя один шиллинг шесть пенсов, — сказала она, заворачивая плитки в бумагу.

Я протянула ей два шиллинга, и, пока она копалась в карманах в поисках сдачи, я сказала:

— Все в порядке, мисс Кул, сдачи не надо.

— Какая замечательная девочка, — просияла она, добавляя еще одну плитку из конской мяты. — Если бы у меня были дети, я бы даже не надеялась, чтобы они были хоть наполовину такими же внимательными и великодушными.

Я одарила ее частью улыбки, приберегая остаток для себя, и она рассказала, как дойти до дома мисс Маунтджой.

— Ивовый особняк, — сказала она. — Ты его не пропустишь. Он оранжевый.

Ивовый особняк был, как и сказала мисс Кул, оранжевым, того оттенка оранжевого, который вы можете видеть, когда алая шляпка мухомора начинает увядать. Дом прятался в тенях под ниспадающими зелеными юбками плакучей ивы чудовищных размеров, ветви которой тяжело колыхались на ветру, заметая пыль под себя, словно множество ведьминских веников. Их движение навело меня на мысли о пьесе XVII века, которую иногда играла и пела Фели — очень мило, я вынуждена признать, — когда она думала о Неде.

Песня называлась «Семена любви», хотя любовь не была первым, что приходило мне на ум при виде ивы; наоборот, она всегда напоминала мне Офелию (шекспировскую, не мою), утопившуюся подле ивы.

За исключением клочка травы размером с носовой платок, с одного бока ива мисс Маунтджой полностью заполняла собой огороженный забором дворик. Еще на пороге я почувствовала влажность этого места: поникшие ветви образовывали зеленый колокол, сквозь который проникало мало света, и у меня возникло странное ощущение, будто я под водой. Яркий зеленый мох делал из крыльца каменную губку, и следы от воды простирали печальные черные пальцы по оранжевой штукатурке.

На двери был окислившийся медный молоток с позеленевшим лицом линкольновского бесенка. [33] Линкольновский бесенок — символ города Линкольна в графстве Линкольншир. Согласно преданию XIV века, Сатана послал на землю двух бесенят творить разрушения. Но когда они направились вредить в Линкольнском соборе, появился ангел и превратил одного из бесенят в камень — он и стал символом города. А второй бесенок ухитрился сбежать. Я подняла его и пару раз осторожно стукнула в дверь. В ожидании я отсутствующе смотрела по сторонам на случай, если кто-нибудь выглянет из-за занавесок.