Алан Брэдли - Сладость на корочке пирога

Я скромно улыбнулась.

— Это здесь, — сказала я, подходя к угловому столику, на котором стояла стеклянная емкость, прикрытая влажным кухонным полотенцем.

Я сдернула ткань.

— Господи! — воскликнул инспектор. — Что это, во имя… Он изумленно смотрел на розово-серый предмет, безмятежно плавающий в емкости.

— Это отличный кусок мозгов, — объяснила я. — Я позаимствовала его в кладовой. Мисс Мюллет купила его у Карнфорта, чтобы приготовить сегодня на ужин. Она будет в ярости.

— И ты?… — спросил он, потирая руки.

— Да, именно. Я вколола ему два с половиной кубических сантиметра четыреххлористого углерода. Именно такова емкость шприца Бонепенни. Средний человеческий мозг весит три фунта, — продолжала я. — Мужской, может быть, немного больше. Я отрезала лишних пять унций на всякий случай.

— Как ты об этом узнала? — спросил инспектор.

— В какой-то из книг Артура Ми. Наверное, снова из «Детской энциклопедии».

— И ты проверила этот… мозг на наличие четыреххлористого углерода?

— Да, — ответила я. — Но только через пятнадцать часов после того, как сделала укол. Я прикинула, что между тем, когда Бонепенни укололи, и вскрытием прошло примерно столько времени.

— И?

— Все еще легко обнаружить, — сказала я. — Детская игра. Естественно, я использовала п-амино-диметиланилин. Это довольно новый опыт, но элегантный. Был описан в «Аналитике» пять лет назад. Пододвиньте стул, и я покажу вам.

— Это не сработает, знаешь ли, — хмыкнул инспектор Хьюитт.

— Не сработает? — удивилась я. — Конечно, сработает. Я уже один раз проводила его.

— Я имею в виду, что тебе не удастся заморочить меня лабораторной работой и ускользнуть от темы марки. В конце концов, все случилось именно из-за нее, не так ли?

Он загнал меня в угол. Я собиралась умолчать об «Ольстерском Мстителе» и потом тихо отдать его отцу. Кто сумел бы лучше распорядиться им?

— Послушай, я знаю, что она у тебя, — сказал он. — Мы нанесли визит доктору Киссингу в Рукс-Энд.

Я постаралась принять непонимающий вид.

— И Боб Стэнли, твой мистер Пембертон, сказал нам, что ты украла у него марку.

Украла у него? Что за мысль! Какое нахальство!

— Она принадлежит королю, — запротестовала я. — Бонепенни украл ее на выставке в Лондоне.

— Ладно, кому бы она ни принадлежала, это похищенная собственность, и мой долг — проконтролировать ее возвращение. Все, что мне надо знать, — это как она попала к тебе.

Черт бы побрал этого человека! Я больше не могла водить его за нос. Придется сознаться в походах в «Тринадцать селезней».

— Давайте заключим сделку, — предложила я.

Инспектор Хьюитт захохотал.

— Иногда, мисс де Люс, — объявил он, — вы заслуживаете медаль. И иногда вы заслуживаете того, чтобы вас заперли в комнате на хлебе и воде.

— А сейчас какой случай? — поинтересовалась я.

Уфф! Осторожно, Флейв.

Он взмахнул пальцами в мою сторону.

— Я слушаю, — сказал он.

— Ну, я подумала, — заговорила я, — что жизнь отца не была особенно приятной в последние дни. Сначала вы приехали в Букшоу и, не успели мы понять, что происходит, обвинили его в убийстве.

— Тише, тише, — сказал инспектор. — Мы уже проходили это. Его обвинили в убийстве, потому что он сознался.

Сознался? Вот это новость!

— И не успел он сделать это, как появляется Флавия. Я получил больше признаний, чем Лурдская богоматерь в субботнюю ночь.

— Я просто хотела его, — сказала я. — В тот момент я думала, что он виноват.

— А кого он пытался защитить? — спросил инспектор Хьюитт, внимательно на меня глядя.

Ответ, конечно, был: Доггер. Вот что имел в виду отец, когда сказал: «Я боялся этого», когда я рассказала ему о том, что Доггер тоже слышал сцену в кабинете с Горацием Бонепенни.

Отец подумал, что Доггер убил его, это очевидно. Но почему? Доггер совершил это из преданности или во время одного из своих приступов?

Нет, лучше не впутывать Доггера в это дело. Это самое меньшее, что я могу сделать для него.

— Наверное, меня, — соврала я. — Отец подумал, что я убила Бонепенни. В конце концов, разве не меня обнаружили, так сказать, на месте преступления? Он пытался защитить меня.

— Ты на самом деле веришь в это? — поинтересовался инспектор.

— Мне было бы приятно так думать, — ответила я.

— Уверен, что так оно и было, — согласился инспектор. — Совершенно уверен. Теперь вернемся к марке. Я не забыл о ней, не надейся.

— Ну, как я и говорила, я хотела бы сделать что-то для отца, что-то такое, что сделает его счастливым, хотя бы на несколько часов. Я бы хотела отдать ему «Ольстерского Мстителя», хотя бы на один-два дня. Позвольте мне сделать это, и я расскажу вам все, что знаю. Обещаю.

Инспектор прошелся к книжным полкам, снял переплетенный том «Заседаний химического общества» за 1907 год и сдул облако пыли с обложки. Он небрежно пролистал несколько страниц, как будто в поисках, что сказать.

— Ты знаешь, — начал он, — моя жена, Антигона, больше всего ненавидит делать покупки. Она однажды сказала мне, что предпочла бы пойти к стоматологу, чем потратить полчаса на покупку ноги барашка. Но ей приходится идти в магазин, нравится ей или нет. Это ее участь, говорит она. Чтобы смягчить печаль, она иногда покупает маленькую желтую брошюрку под названием «Вы и ваши звезды». Должен признать, что до сих пор я фыркал, когда она мне зачитывала за завтраком отрывки оттуда, но этим утром мой гороскоп сказал — я цитирую: «Ваше терпение будет испытано в высшей степени». Ты меня понимаешь, Флавия?

— Пожалуйста! — взмолилась я.

— Двадцать четыре часа, — отрезал он. — И ни минутой больше.

И внезапно из меня хлынул словесный поток, я выложила все о мертвом бекасе, вполне невинном (хотя несъедобном) торте мисс Мюллет, обыске номера Бонепенни, обнаружении марок, визитах к мисс Маунтджой и доктору Киссингу, столкновениях с Пембертоном в Причуде и возле церкви и моем плене в ремонтном гараже.

Единственным, о чем я умолчала, был эпизод с отравлением помады Фели экстрактом ивы. Зачем смущать инспектора несущественными деталями?

Пока я говорила, он время от времени делал записи в маленьком черном блокноте, страницы которого, как я заметила, были заполнены стрелками и загадочными знаками, которые могли быть вдохновлены алхимическими формулами Средних веков.

— Я тоже тут есть? — спросила я, указывая на блокнот.

— Да, — ответил он.

— Можно посмотреть? Только один взгляд?

Инспектор Хьюитт захлопнул блокнот.

— Нет, — возразил он, — это конфиденциальный полицейский документ.

— Вы полностью пишете мое имя или я упомянута каким-нибудь символом?

— У тебя есть свое собственное обозначение, — ответил он, засовывая блокнот в карман. — Ладно, мне пора идти.