Валерия Вербинина - Путешественник из ниоткуда

– Хорошо, – машинально ответил я и тут же поправился: – Но она мне не невеста, Григорий Никанорович. А еще что-нибудь в листках было интересное?

– Да нет, ничего особенного, как ни странно, – ответил Ряжский. – Кстати, я должен перед вами извиниться, и Никита Егорыч тоже. – Он значительно кашлянул. – Мы ведь, как вы знаете, подозревали мадемуазель Плесси в том, что она шпионка. Так вот, покуда вы были в отлучке, Никита Егорыч не поленился и съездил к тем господам, у которых она служила.

– К Пироговым? – быстро спросил я.

Былинкин кивнул.

– Она несколько раз о них упоминала, – подхватил нить рассказа секретарь, – ну я и решил, что лишняя осторожность не помешает. Съездил, навестил... Очень хорошая семья, хлебосольная. Встретили меня замечательно. Да, говорят, служила у них мадемуазель Плесси... Такая блондинка, говорю я, высокая? Да нет, отвечают, и точно описали ее внешность. Госпожа Пирогова была очень смущена, ведь мадемуазель Плесси унаследовала такие деньги, а они с ней обращались как с прислугой... Очень хорошая семья, – с чувством добавил секретарь.

Все было донельзя скучно. Я и без них знал, что мадемуазель Плесси не могла быть никакой шпионкой, несмотря на недавние мои подозрения по ее поводу. Ведь, если бы она и в самом деле искала чертежи, ей ничего не стоило бы избавиться от меня, когда я брел по Петербургу, слепой и беспомощный. Достаточно было легкого толчка, чтобы я оказался под проносящейся мимо каретой, а мои внутренности – на мостовой. И никто бы не узнал, что именно произошло, да и хватились бы меня не скоро, если бы вообще хватились.

– Осторожность никогда не помешает, – назидательно молвил Григорий Никанорович. – Особенно в таком деле, как наше...

И пустился в бесконечные разглагольствования о том, почему именно нам стоит быть осторожными, хотя все и без него было очевидно даже младенцу. Былинкин стоял, хлопая глазами, и на каждую фразу начальника откликался словами «Да, Григорий Никанорович» или «Вы совершенно правы, Григорий Никанорович».

– Вот так, милостивый государь, – наконец закончил Ряжский. – А вас я убедительнейше попрошу заняться вашими прямыми обязанностями. Убийца Елены Андреевны уже сознался, так что осталось лишь оформить его признание надлежащим образом.

Такого оборота, признаться, я не ожидал и поэтому немного растерялся.

– Как сознался? И кто же он?

Былинкин и Ряжский снисходительно переглянулись.

– Как, вы еще не знаете? – спросил Григорий Никанорович. – И не догадываетесь? Конечно же, Стариков, бывший владелец имения, которое приобрела семья Веневитиновых. Жажда мести, обычное дело. Да он еще в тот вечер и пьян был. Теперь уже его никакой губернатор не вызволит. Убийство, да еще такое зверское, – Сибирью пахнет, не меньше... Так что вы займитесь им, голубчик. Можете идти.

Прощайте, чертежи, шпионы, дела государственной важности... Не будет больше ни стреляющих клоунов, ни поездок в далекий и манящий Петербург – ничего. Будет только Офелия, белое платье, кровь на берегу озера – убийство, темное, бессмысленное и жестокое. И именно мне предстоит поставить в этом деле точку.

Все оказалось просто. Проще простого, можно сказать. В день свадьбы Елены Веневитиновой с Максимом Аверинцевым Стариков пытался пробраться в церковь, но его не пустили. Тогда он отправился в Лепехино и основательно там нагрузился. Вечером несколько рыбаков видели, как он бродил возле озера, а потом куда-то исчез. На следующий день он напился допьяна в трактире у Власа и, когда зашла речь об убийстве, объявил:

– Это я ее убил.

Три человека слышали его слова, но из них только один, мещанин Жабиков, озаботился довести сказанное до сведения властей. Так Стариков был изобличен, арестован и посажен под замок.

...Я сидел напротив старого, потухшего и, судя по всему, смертельно уставшего человека. Его будущее, его жизнь, самая его участь зависели от моих вопросов, от протокола допроса, который я готовился заполнять. А я думал о том, что небо, кажется, опять заволакивает тучами, о том, что мое существование опять возвращается в привычную колею, и задавал себе вопрос, влюблен я в мадемуазель Плесси или нет.

– Ну-с, начнем, – заговорил я, – если вы не возражаете.

Итак, Стариков Илья Ефимович, дворянин, 1821 года рождения, вероисповедания православного, ранее к суду не привлекавшийся, вдовец. Что еще?

– Где проживаете?

Стариков качнулся на стуле. Растерянно мигнул.

– В этих... как их... меблированных комнатах. Хозяйка Евлампия Никитишна... а по фамилии Досифеева, кажется.

– Вам известно, в чем вы обвиняетесь?

Очень тихо в ответ:

– Да.

– Что вы имеете сказать по данному поводу?

Стариков пожал плечами:

– А что можно сказать? Ну убил я ее, сердешную...

Я был почти уверен, что он станет запираться, ссылаться на память, на пьяное состояние, в котором находился... Но он глядел вызывающе и словно даже гордился тем, что сделал.

– Опишите, как именно все произошло, – продолжил я, дернув щекой.

– Ну... С подробностями?

– Желательно.

Стариков вздохнул, глядя в пол. Плечи его поникли.

– Да я немногое помню... Утром меня в церковь не пустили, я на могиле сына хотел побывать, а они меня взашей вытолкали. И я в Лепехино отправился. Выпил, потом еще... Потом деньги кончились. Бродил где-то... не помню где. Пошел домой, но заблудился, наверное... Вышел к озеру... Фейерверки гремели – страсть. Потом она появилась... Ну я и того... Нашло на меня что-то... Словом, я ее задушил и бросил в озеро.

Я рассеянно глядел в окно. Стариков кашлянул.

– Задушили, значит? – спросил я.

– Ага.

– И она что же, не сопротивлялась?

Бывший помещик устало повел плечами:

– Думаете, женщина сможет сопротивляться мужчине? Я когда-то пятаки сгибал... – И он горделиво посмотрел на свои жилистые, заросшие седоватыми волосами руки.

– Что ж, резонно, – согласился я, записывая его показания. – Значит, та, кого вы убили, была Еленой Веневитиновой?

– Так точно, – с намеком на глумление над моей непонятливостью ответил подследственный.

– Как она была одета? – задал я следующий вопрос.

– Она-то? – Стариков задумался. – Обыкновенно. Синее платье... нет, голубое. Или серое?

– Может быть, белое? – спросил я.

Стариков покачал головой:

– Э, нет. Голубое платье, теперь я точно вспомнил.

– Откуда вы знаете? Ведь стояла ночь, было довольно темно.

– Знаю, потому что разглядел, – упрямо сказал Стариков. – Фейерверки энти окаянные... один за другим... фырк, фырк! И светло было как днем.

Я задумчиво посмотрел на него. По моим сведениям, когда запускали фейерверки, Елена Андреевна была еще жива. Она вместе со всеми гостями высыпала на террасу наблюдать за запуском. А убили ее примерно через час после того, как все закончилось. И это была только первая несообразность, которая обращала на себя внимание в рассказе Старикова. Далее. Елена не была удушена – ее ударили камнем по голове, а потом стащили в озеро. И еще: платье на ней было не голубое, а белое. Так что то, что мне рассказывал Стариков, совершенно не совпадало с реальностью.