Джинн Калогридис - Невеста Борджа

Чезаре рванулся ко мне, так резко, что двое стражников выхватили мечи. Его темные глаза горели жаждой убийства. Будь мы здесь одни, он убил бы меня и получил от этого наслаждение.

А так он просто наклонился и, пригладив выбившуюся прядь волос, прошептал мне на ухо:

— Что не удалось за обедом, удастся к ужину.

Он отодвинулся от меня и зловеще улыбнулся, завидев, какой отклик вызвали во мне его слова.

Потом он резко развернулся и вышел, уверенно пройдя между рядами расступившихся стражников.

После ухода Чезаре я осталась стоять в прихожей; его угроза настолько ошеломила и оскорбила меня, что я не могла сдвинуться с места. Но хотя тело мое застыло, ум мой работал энергично, как никогда прежде. Я была абсолютно уверена, что, если не принять самые серьезные меры, Чезаре убьет моего брата. Я не могла долее закрывать глаза на истину и слепо надеяться на благополучный исход.

Кроме того, слова Чезаре встряхнули все мои чувства; я увидела окружающую обстановку с необычайной ясностью и впервые осознала ее значение.

Мы находились в Зале сивилл. На стенах, расписанных кармазином, ляпис-лазурью и золотом, были изображены пророки Ветхого Завета, белобородые, с лицами, воздетыми к небу, потрясающие руками и твердящие о каре Божьей, что вот-вот поразит людей. За ними стояли сивиллы с неистовыми взглядами и смотрели на тот же приближающийся рок.

Я подумала о Савонароле, поносящем с амвона Папу Александра и именующем его Антихристом. Я подумала о донне Эсмеральде, стоящей на коленях перед святым Януарием и плачущей, потому что пришел год Апокалипсиса.

Внимание мое привлекло лицо одной из сивилл; она была не темноволосой, а златокудрой, очень красивой, и без вуали. В этот миг мне вспомнилось каждое слово пророчества стреги, как будто она прошептала его заново, устами сивиллы.

«В твоих руках судьба людей и целых народов. С оружием, заключенным в тебе, — с добром и злом — нужно уметь обращаться, и каждое из них следует применить в должный срок, ибо они изменят ход событий».

А я воскликнула: «Я никогда не прибегну ко злу!» Некогда я пыталась убедить себя, что худшее зло, с которым мне пришлось столкнуться и которое я отвергла, — это брак с Чезаре Борджа.

А стрега спокойно ответила: «Тогда ты обречешь на смерть тех, кого любишь сильнее всего».

И снова она показала мне мою судьбу с такой ясностью, когда я во второй раз пришла повидаться с ней. Она сказала, что я уже освоила одно оружие; теперь мне надо научиться обращаться со вторым. Я всегда понимала, что это означает. Просто не хотела сознаваться в этом себе.

Стоя здесь, в Зале сивилл, я поняла, что у меня есть выбор. Я могу положиться на дипломатию, на благоволение Папы, на удачу, на слабую надежду, что угроза Чезаре — не более чем пустые слова, что он не нанесет нового удара.

И Альфонсо умрет.

Или я могу принять тот факт, что провидение вложило в мои жилы холодную, расчетливую кровь моего отца и старого Ферранте, что я сильна и способна справиться с делами, которые не под силу более мягким сердцам.

И тогда я сделала выбор. Из любви к брату я решила убить Чезаре Борджа.

Весь этот день я пребывала в состоянии холодной отрешенности. Я исполняла свои обязанности сиделки, улыбалась и разговаривала с братом и с Лукрециеи, а сама втайне обдумывала, как лучше всего одолеть гонфалоньера.

Несомненно, все варианты, при которых следы приведут к нам, неаполитанцам, неприемлемы. Кроме того, нельзя ничего предпринимать, пока не пройдет некоторое время после покушения на Альфонсо, иначе Папа поспешит обвинить моего брата и воспользоваться этим поводом, чтобы казнить его. А если моя попытка провалится, то это проделает и сам Чезаре. И потому, как мне ни хотелось проделать это собственноручно, пустив в ход стилет, как мне ни хотелось поскорее свершить возмездие, здесь необходимы были ловкость и коварство. Нам придется подождать. Лучше нанести удар, когда Альфонсо уже достаточно поправится, чтобы бежать в безопасное место.

Я решила, что наилучшим выходом будет наемный убийца — один из тех, с кем связываются через цепочку посредников и потому добраться до заказчика становится трудно.

Я даже поразмыслила, не попросить ли Джофре о помощи. Но нет, как бы он ни завидовал старшему брату, ему не хватит ни духу, ни умения держать язык за зубами. Точно так же я не могла обратиться с этой просьбой и к Лукреции, хотя у нее-то наверняка были подобные связи: одно дело — защищать мужа, и совсем другое — просить ее убить собственного брата. Я не хотела подвергать ее верность слишком суровому испытанию.

Но была одна персона, знающая больше людей, чем все мы, и с их помощью способная добыть самые сокровенные сведения о любом событии или человеке, — и на эту персону я могла положиться столь же уверенно, как на Альфонсо. Я решила, что она и станет первым звеном в моей цепи.

В ту ночь, пока Альфонсо и Лукреция спали бок о бок, я осторожно перекатилась на бок, встала и тихо подошла к маленькому тюфяку, на котором дремала донна Эсмеральда.

Я опустилась на колени и шепотом позвала ее, прижавшись губами к самому уху. Глаза Эсмеральды тут же распахнулись; она вздрогнула и ахнула. Я закрыла ей рот ладонью.

— Нам нужно поговорить снаружи, — тихо сказала я и указала на дверь, ведущую на маленький балкончик.

Сонная и сбитая с толку Эсмеральда повиновалась, вышла на балкон и подождала, пока я осторожно притворила за нами застекленную створчатую дверь.

— В чем дело, мадонна? — прошипела она.

Я придвинулась поближе и зашептала ей на ухо, понизив голос настолько, что сама едва могла расслышать собственные слова.

— Ты была права, когда говорила, что Чезаре — это зло. Пришло время остановить его. Сегодня он в открытую сказал мне, что собирается довести свое преступление до конца — убить Альфонсо.

Эсмеральда отшатнулась и охнула. Я прижала палец к губам, призывая к молчанию.

— Нам необходимо принять меры. Я уверена, что ты знаешь слуг, через которых можно связаться с кем-нибудь… с человеком, услуги которого мы смогли бы купить.

Глаза Эсмеральды расширились. Она перекрестилась.

— Я не могу участвовать в убийстве. Это смертный грех.

— Вина будет лежать на мне одной. Я приказываю тебе сделать это. Господь видит, что ты ни в чем не виновата. — Я на миг умолкла. — Эсмеральда, разве ты не понимаешь? В конце концов, мы исполняем дело Савонаролы. Мы останавливаем зло. Мы — карающая десница Господня, обращенная против Борджа.

Эсмеральда застыла, размышляя над моими словами. Я выждала несколько мгновений, потом возобновила нажим.

— Я клянусь перед Господом. Я умоляю его. Эта кровь падет лишь на меня одну, и ни на кого более. Подумай о грехах, совершенных Чезаре: как он убил родного брата, как изнасиловал Катерину Сфорца и бессчетное множество других женщин, как он прошелся огнем и мечом по Италии и предал Неаполь… Мы — не преступники. Мы — орудие правосудия.