Джинн Калогридис - Невеста Борджа

Взгляд короля скользнул по моей наготе с такой беспристрастностью, что меня передернуло; отец холодно усмехнулся.

— И, как все цветы, они достаточно быстро увянут.

В глазах его больше не было беспокойства; сегодня вечером они ярко сверкали. Он добился всего, чего желал: он стал королем, причем с благословения Папы, и это делалось еще слаще оттого, что он избавился от своей дочери, причиняющей столько беспокойства. Настал момент его величайшего торжества надо мною. Момент моего величайшего поражения.

Никогда еще моя ненависть к отцу не пылала так ярко, как в это мгновение; никогда еще мое унижение не было таким всеобъемлющим. Я отвернулась, чтобы Джофре и кардинал не увидели эту ненависть в моих глазах. Мне отчаянно хотелось схватить простыню и вскочить с кровати, но гнев был так силен, что я окостенела, не в силах шелохнуться.

Молчание нарушил Джофре, с обезоруживающей честностью произнесший:

— Ваше величество, ваше преосвященство, прошу меня простить, если я вдруг окажусь во власти волнения.

Кардинал развратно рассмеялся.

— Ты молод, мой мальчик. В твоем возрасте никакое волнение не в силах помешать исполнению этого долга.

— Надежду на успех мне дает отнюдь не возраст, — сказал Джофре, — а ослепительная красота моей супруги.

Произнесенные любым другим человеком, кроме Альфонсо, эти слова стали бы лишь милым образчиком придворного красноречия. Но Джофре произнес их совершенно искренне и робко, искоса взглянув на меня.

Мужчины расхохотались: мой отец — насмешливо, кардинал — понимающе. Кардинал хлопнул себя по ноге.

— Ну, так возьми ее, парень. Возьми ее! Я вижу по бугру под простыней, что ты готов!

Джофре неуклюже повернулся в мою сторону. С этого мгновения его внимание было полностью сосредоточено на мне; он не видел, как два свидетеля подались вперед на своих стульях, бдительно следя за каждым его движением.

С моей помощью Джофре кое-как сумел взобраться на меня. Он был тоньше и ниже меня, и потому, когда он прижался губами к моим губам, его напрягшийся член уткнулся мне в живот. Он снова принялся дрожать, но на этот раз уже не от волнения. Из-за его женственной внешности я прежде опасалась, что Джофре относится к тому типу людей, которые предпочитают женщинам мальчиков, но теперь стало ясно, что это не тот случай.

Изо всех сил стараясь игнорировать неприятную ситуацию, я успокоила его и раздвинула ноги; он устремился к своей цели. К несчастью, он слишком рано начал толчки, попадая в мое бедро. В отличие от старшего Борджа, младший был абсолютно несведущ в искусстве любви. Я протянула руку, намереваясь направить его, но стоило мне к нему прикоснуться, как он вскрикнул и моя ладонь наполнилась семенем.

Я инстинктивно извлекла эту улику из-под простыней, сделав произошедшую неудачу достоянием наших свидетелей. Джофре снова застонал, на этот раз разочарованно, и перекатился на спину.

Мой отец расплылся в улыбке — я никогда не видела, чтобы он улыбался так широко. Он протянул руку к хихикающему кардиналу и сказал:

— Ваш кошелек, ваше преосвященство.

Кардинал, сразу лишившийся изрядной доли добродушия, покачал головой и извлек из-под сутаны небольшую бархатную сумочку, набитую монетами. Он опустил кошелек в подставленную ладонь короля.

— Вам просто повезло, ваше величество. Чистой воды везение, не более того.

Когда одна из моих фрейлин быстро прошла через спальню и вытерла мне руку влажной тканью, Джофре приподнялся на локте и посмотрел на мужчин. Он залился краской, осознав, что его успех или неудача стали предметом пари.

Кардинал заметил охватившую его неловкость и рассмеялся.

— Да не смущайся ты так, мальчик. Я проиграл потому, что мне не верилось, что ты зайдешь так далеко. Ты продержался дольше, чем большинство твоих ровесников. Ну а теперь мы можем перейти к настоящему делу.

Но глаза моего мужа налились слезами. Он отодвинулся от меня и скорчился на своей половине кровати.

Его страдания помогли мне преодолеть собственный стыд. Мои действия были продиктованы не стремлением поскорее покончить с этой омерзительной процедурой, а желанием избавить Джофре от терзаний. Похоже, у него было доброе сердце. Он не заслужил подобной жестокости.

Я придвинулась к нему и зашептала ему на ухо:

— Они смеются над нами потому, что они завидуют нам, Джофре. Ты только глянь на них: они же старые. Их время прошло. А мы молоды. — Я положила его ладонь себе на грудь. — Здесь никого нет. Только ты и я, в нашей брачной постели.

Движимая жалостью, я поцеловала его — осторожно, нежно, как когда-то целовал меня Онорато. Я закрыла глаза, чтобы не видеть наших мучителей, и представила, что лежу в объятиях своего бывшего возлюбленного. Я провела руками по узкой, худой спине Джофре, потом между его бедрами. Он задрожал и застонал, когда я принялась ласкать его мужское достоинство, как меня учили; вскоре его член затвердел настолько, чтобы войти в меня, и на этот раз успешно.

Я так и не открыла глаз. Перед моим внутренним взором не было ничего, кроме меня, моего мужа и надвигающейся грозы.

Джофре было далеко до Онорато. Он был мал, и я получила мало удовольствия; если бы не его неистовые толчки да еще то, что я сама помогала ему войти, я вряд ли осознала бы, что он проник в меня.

И все же я держалась; от давления на грудь у меня вырвалось несколько судорожных вздохов. Я лишь надеялась, что Джофре истолковал их как вздохи удовольствия.

Примерно через минуту мышцы его ног напряглись и он, вскрикнув, приподнялся. Я открыла глаза и увидела, что глаза Джофре широко раскрыты и полны изумления; потом он качнулся вперед, и я поняла, что он достиг вершины.

Он упал на меня, тяжело дыша. Я почувствовала, как его мужской орган съежился во мне, потом выскользнул наружу; вместе с ним вышла теплая жидкость.

Я понимала, что на этот раз мне не приходится ожидать никакого плотского удовольствия. Онорато позаботился бы о том, чтобы удовлетворить мои желания, но ни одного из троих мужчин, присутствовавших здесь, они не волновали.

— Неплохо, неплохо, — проговорил кардинал.

Судя по легкой нотке неудовольствия, он сожалел о том, что его задача так быстро оказалась выполнена. Он благословил нас и ложе.

Отец встал рядом с ним. Джофре все еще лежал поверх меня, а я взглянула на человека, который предал меня. Взгляд мой был холоден и бестрепетен. Я не хотела, чтобы он видел мое несчастье, которому сам же и был причиной, не хотела доставлять ему удовольствие.

Король улыбался, небрежно и победно. Моя ненависть была ему безразлична. Он радовался тому, что со мной сделали, и еще более радовался тому, что получил взамен.

Свидетели вышли, и мы с моим новоявленным мужем наконец-то остались одни. Мои фрейлины не должны были беспокоить нас до самого утра; поутру им следовало забрать простыни, которые выставят напоказ как еще одно свидетельство осуществления брака.