Джинн Калогридис - Я, Мона Лиза

— Это ничего не изменит, — сказала я. Дзалумма резко повернула голову и недоверчиво посмотрела на меня.

— Что ты хочешь этим сказать? Это изменит все! — Я вздохнула.

— Флоренцией будут править те же самые люди. Абсолютно ничего не изменится.

Позже, когда Маттео спал в детской, а все слуги обедали внизу на кухне, я прошла в кабинет Франческо.

Глупо было идти туда средь бела дня, но я места себе не находила от растущего беспокойства. Даже ни на секунду не задумалась, как свяжусь с Леонардо, если найду новое письмо.

«Пора присоединиться к „беснующимся“ и пожертвовать проповедником. Мы уже предприняли первые шаги, чтобы заманить Пьеро во Флоренцию, как Вы предложили, и наказать его в назидание всем. Народ по-прежнему зол, мы дадим ему второго козла отпущения. Иначе с исчезновением Савонаролы они могут чересчур смягчиться по отношению к Медичи. Возьмем за основу план мессера Якопо: я выявлю предателя, поймав его за руку на месте преступления, и отведу на площадь на всеобщее обозрение, при этом я буду полагаться на поддержку наемных отрядов. Много лет тому назад эти наемники подвели мессера Якопо — но наши, уверяю Вас, не подведут. Popolo е liberta !

Узнайте потихоньку, кто из приоров готов нас поддержать, когда мы начнем действовать. Щедро вознаградите их. Гарантируйте им важные роли в новом правительстве; но только Вы будете вторым после меня.

Давайте не станем ограничивать нашу публичную казнь одним Пьеро. Мы должны избавиться от всех братьев Медичи — ибо, если даже выживет один, мы все равно не ликвидируем угрозы. Наименьшую угрозу представляет кардинал Джованни, и мои агенты постараются разобраться с ним в Риме, откуда он наверняка и нос побоится высунуть.

Другое дело — младший. Он среди них самый опасный, поскольку унаследовал весь ум и политическое чутье, которого так не хватает его старшему брату. А в Вашем доме спит превосходная приманка, чтобы вернуть его во Флоренцию».

Я молча повалилась на пол, словно под ножом убийцы, и сидела, ловя ртом воздух, среди разметавшихся юбок, а письмо с невероятным известием лежало у меня на коленях. Я была чересчур ошеломлена, чтобы осознать его смысл. Я не смела поверить. Отец оказался прав: если бы я знала всю правду, Франческо и Клаудио сразу поняли бы это по моему лицу, по каждому жесту.

Ради отца и моего ребенка я предпочла оцепенеть. Я не могла позволить себе ни думать, ни чувствовать. Я не могла ни надеяться, ни разъяриться.

Поднявшись на дрожащих ногах, я тщательно сложила письмо и спрятала обратно в конверт. Потом, не спеша, поднялась к себе в комнату и, вынув книгу из сундука, переложила на ночной столик, чтобы ее увидела Изабелла.

С лестницы донеслись быстрые шаги, потом они прозвучали по коридору; я пошла открыть дверь, но Дзалумма распахнула ее первой с той стороны.

Она даже не заметила, что я потрясена, бледна и смотрю дикими глазами. По ее лицу было видно, что она убита горем.

— Лоретта, — произнесла моя рабыня. — Из дома твоего отца. Она здесь. Идем быстрее.

Он умирает, сказала Лоретта. Три дня тому назад у него начались кровотечения, и с тех пор он перестал есть и пить. От лихорадки он часто бредил. Но это не чума, настаивала служанка. При чуме не бывает кровяных выделений. Вот уже два дня, как он спрашивает меня.

И каждый раз, когда Лоретта приезжала, Клаудио, или Франческо, или один из вооруженных слуг отправляли ее обратно.

На этот раз Лоретта приехала в фургоне. Я не мешкала, не думала, не задавала вопросов, я вообще никому ничего не сказала. Немедленно прошла к фургону и забралась в него. Дзалумма не отставала. Лоретта заняла место возницы, и мы все трое уехали.

Это была ужасная поездка: по мосту Санта-Тринита, через Арно, над грязными водами, где якобы утонул Джулиано. Я попробовала не повторять мысленно одни и те же слова, но у меня ничего не получалось.

«Другое дело — младший. Он среди них самый опасный…»

«А в Вашем доме спит превосходная приманка».

— Не может быть, — вслух произнесла я.

Дзалумма бросила на меня беспокойный взгляд, но промолчала. Письмо — наверняка ловушка; Франческо, должно быть, обнаружил, что я рылась у него в столе, или Изабелла, испугавшись, во всем призналась. Разумеется, то, о чем говорилось в письме, невозможно. Разве могло быть, что все знали: мой Джулиано жив — и ничего мне не сказали!

Я перевела дыхание и вспомнила, что еду к умирающему отцу.

Земля уходила у меня из-под ног, а я все пыталась найти точку опоры.

Впервые в жизни я вошла в спальню своего отца Антонио. Середина дня, за окном дул прохладный ветер, но в комнате было темно и жарко от огня. Меня поразило невообразимое зловоние.

Антонио лежал голым под истертым одеялом. Глаза у него были закрыты, и в свете, пробивавшемся сквозь полузакрытые ставни, лицо умирающего казалось белым. Я даже не подозревала, как сильно он исхудал; у него так явственно выпирали ребра, что я могла бы их пересчитать. Вместо лица — обтянутый кожей череп.

Я подошла к кровати, и он открыл глаза. Взгляд у него был потерянным, белки глаз пожелтели.

— Лиза, — прошептал он. Его дыхание было отвратительно сладким.

— Отец, — сказала я.

Лоретта принесла стул. Я поблагодарила ее и попросила оставить нас, но Дзалумме велела никуда не уходить. Потом опустилась на стул и взяла отцовскую руку; он был так слаб, что даже не смог ответить на мое пожатие.

Дышал он мелко и учащенно.

— Ты так похожа на свою мать… только еще красивее. — Я открыла рот, собираясь возразить, но он нахмурился. — Да, еще красивее… — Он обвел взглядом комнату. — Маттео привезли?

Я почувствовала угрызения совести. Ну, как я могла лишить его единственной радости, внука?

— Прости, — сказала я. — Он спал.

— Хорошо. Ребенку здесь не место.

Я не смотрела на Дзалумму, ибо не отрывала взгляда от отца.

— Значит, тебя все-таки отравили.

— Да. Это случилось раньше, чем я думал… — Он заморгал, глядя на меня. — Я почти тебя не вижу. Какие-то тени… — Он поморщился от приступа боли, но, как только ему стало лучше, виновато взглянул на меня. — Я хотел уехать из Флоренции вместе с вами. У меня был один человечек, который, как я думал, мог бы нам помочь… Но ему заплатили больше того, что я дал. Прости. Я даже этого не смог устроить…— Он совсем обессилел и, задыхаясь, прикрыл веки.

— Одно все-таки ты можешь сделать для меня, — сказала я. — Я хочу знать правду.

Он слегка приоткрыл веки и бросил на меня косой взгляд.

— Я знаю, ты убил старшего Джулиано, — продолжала я. За моей спиной у Дзалуммы вырвался возглас удивления и ярости. Отец начал бормотать слова извинения. — Прошу тебя, не волнуйся, я вовсе не хочу, чтобы ты мне что-то объяснял. Я знаю, ты убил Пико. Я знаю, ты делал все, что велел тебе Франческо, лишь бы со мной ничего не случилось. Но мы не покончили с тайнами. Ты можешь рассказать мне кое-что еще. О моем первом муже. О моем единственном муже.