Джинн Калогридис - Я, Мона Лиза

День стоял теплый — чересчур теплый для тяжелого бархатного платья, но мне, тем не менее, было зябко, к тому же в горле першило от стоящего до сих пор в воздухе дыма вчерашнего костра. Свет был слишком резким, все цвета становились ярче, и от синевы моих рукавов у меня заболели глаза — я даже зажмурилась.

На Соборной площади народу собралось не много; я решила, что в Сан-Марко в то утро людей еще меньше. Когда я проходила мимо восьмиугольного баптистерия Сан-Джованни, где когда-то венчалась и крестила сына, то по обе стороны от меня шли Франческо и Сальваторе, а замыкал шествие стражник. Франческо взял меня за руку и направлял так, чтобы я не могла увидеть тех, кто вылез из второй кареты.

Внутри собора было прохладно и сумрачно. Когда я перешагнула через порог, то грани настоящего размылись, перетекая в прошлое, и я уже не различала, где заканчивалось одно и начиналось другое.

Мы шли вместе по боковому проходу: Сальваторе и Франческо вышагивали по левую руку, а по правую — кровожадный молодой солдат. Двигались мы быстрым шагом, но я пыталась хоть что-то разглядеть за головами мнимого мужа и Сальваторе. Я отчаянно искала в толпе дорогое мне лицо, молясь, чтобы увидеть его, и молясь, чтобы не увидеть.

Но мне мало, что удалось разглядеть, пока мы неумолимо приближались к алтарю. Собрав обрывочные видения в одну картинку, я поняла, что собор заполнен меньше чем на треть. Нищие, монахини под черными покрывалами, купцы, двое монахов, гонявших стайку непоседливых беспризорников разного возраста. Когда мы проходили мимо знатных прихожан, чтобы занять наши места — второй ряд от алтаря со стороны деревянных хоров, — Франческо улыбался и кивал знакомым. Я проследила за его взглядами и увидела приоров, всего шестеро, они были рассредоточены по разным местам вокруг нас.

«Интересно, — подумала я, — кто из них сообщники, а кто жертвы?»

Наконец мы остановились под огромным куполом. Я стояла между мужем и угрюмым солдатом. Краем глаза заметила какое-то движение справа и повернула туда голову.

Маттео. Маттео вышагивал на сильных маленьких ножках, цепляясь за руку согнувшейся пополам няни. Такой упрямый мальчик, никак не позволял няне нести себя на ручках. Когда он приблизился, я невольно охнула. Франческо вцепился мне в руку, но я потянулась к сыну другой рукой. Малыш заметил меня, улыбнулся и позвал.

Няня подхватила его на руки и, пронеся несколько шагов, остановилась рядом с солдатом. Он служил для нас барьером. Маттео извивался, пытаясь дотронуться до меня, но няня крепко его держала, а солдат сделал маленький шажок вперед, чтобы я не могла дотянуться до ребенка. Я отвернулась, терзаемая мукой.

— Мы подумали, будет лучше, если мать сможет видеть своего сына, — тихо сказал мне Франческо. — Пусть она каждую минуту помнит о нем и поступает в его интересах.

Я посмотрела на солдата. Я-то думала, что он здесь только в качестве моего стража и убийцы, а теперь я смотрела, как он стоит возле моего сына с огромным ножом и ждет команды. Меня захлестнула такая ненависть, что я едва удержалась на ногах.

В собор я пришла с одной лишь целью: убить Франческо до того, как будет подан сигнал. Теперь я дрогнула. Как мне спасти ребенка и в то же время увидеть моего мучителя мертвым? У меня была возможность нанести только один удар. Если я нанесу его солдату, то Франческо сразу расправится со мной, а Сальваторе де Пацци — с наследником Джулиано, ведь он от него стоял в каком-то шаге.

«Считай, что твой ребенок мертв, — сказала я себе, — как и ты мертва». Спасения ждать не приходилось. У меня был лишь один шанс — не на спасение, а на месть.

Я положила руку, ту самую, которая тянулась к Маттео, себе на пояс, где был спрятан кинжал. Я сама себе поражалась, что готова оставить сына ради мести; тем самым я стала походить на своего отца Антонио. «Но ему грозила всего лишь одна потеря, — упрямо твердила я себе. — Я же пережила множество потерь».

Я теребила пояс, не зная, как поступить.

Началась месса. Священник с помощниками прошествовал к темному алтарю, расписанному золотом и увенчанному резным распятием. Раскачивающееся кадило посылало дым ладана в затененный сумрак, еще больше смазывая очертания предметов и людей, размывая грань времен. Хор затянул псалом. Позади нас шустрые пострелята пробрались в первые ряды, смешавшись с толпой оскорбленной знати. За ними семенил один из монахов, шепотом отпуская замечания. До нас донесся кислый запах немытых тел, Франческо раздраженно поднес к носу платок.

— Dominus vobiscum. Господь с вами, — произнес священник.

— Et cum spiritu tuo. И со духом твоим, — ответил Франческо.

Когда помощник священника пропел эпистолу, я заметила какое-то движение. Кто-то в темном плаще с капюшоном пробрался сквозь прихожан и остановился за моей спиной. Мне почудилось, будто я слышу его дыхание за плечом. Я поняла, что этот человек пришел за мной.

«Он пока не нанесет удара, — сказала я себе, хотя желание достать кинжал было велико. — Он не убьет меня до сигнала».

Франческо бросил взгляд через плечо на убийцу в капюшоне, и в глазах его промелькнуло одобрение. Все шло по плану. Повернувшись обратно к алтарю, он заметил, что я слежу за ним, и остался доволен моим испугом. Он одарил меня холодной, притворно вежливой улыбкой.

Хор запел следующий псалом: «Воскресни, Господи, гневом Твоим, вознесися в концах враг Твоих…» [26]

Откуда-то слева по рядам приоров и знати пробежал шумок и достиг Сальваторе де Пацци. Он повернулся к моему мужу и зашептал. Я изо всех сил прислушалась.

— …Заметили Пьеро. Но не…

Франческо отпрянул и невольно вытянул шею, вглядываясь в толпу слева.

— Где же Джулиано?

Я напряглась, мучительно чувствуя за спиной убийцу, а рядом солдата, грозившего в любую секунду расправиться с моим ребенком. Если Джулиано не пришел, то нас могли убить немедленно. Двое беспризорников за моей спиной заулюлюкали какой-то своей шутке, монах зашикал на них.

Я не слышала слов Евангелия. Священник что-то монотонно гудел во время службы, но я ничего не разбирала. Моя правая рука зависла у пояса. Если бы только солдат или убийца за спиной шевельнулись, я бы слепо рубанула кинжалом.

Еще одна волна шепота достигла Сальваторе. Он пробормотал что-то Франческо и указал подбородком куда-то влево.

— Он здесь… «Он здесь».

Здесь, где-то поблизости, но мне не увидеть его, не докричаться, не дотронуться до него за секунду до смерти. Я не вскрикнула, услышав это известие, а лишь покачнулась под его грузом. Я посмотрела на мрамор под моими ногами и начала молиться. «Да хранит тебя Господь…»

Священник пропел: «Помолимся», взял облатку и протянул ее к распятому Христу.