Вячеслав Каликинский - Агасфер. Чужое лицо

В секретные дела супруга Настенька не лезла – довольствовалась тем, что была рядом с любимым.

Пока Агасфер возился с шифрами и кодами, прибыл посланец генерал-губернатора с огромным свертком. И когда Агасфер вышел наконец из спальни, Настенька с любопытством вертела в руках маузер.

– Осторожно, милая, он может быть заряжен! – Агасфер мягко забрал у жены оружие, взвесил его в руке. – Хочешь, я научу тебя стрелять? Это весьма полезно для нашего путешествия!

(август 1886 г., Новгород – Одесса)

…Над тюремным корпусом Новгородского острога, двухэтажным зданием с четырьмя круглыми башнями по углам, суетливо чертили небо крикливые вороны. Больше всего птиц было у центральной части корпуса – над встроенной церквушкой, увенчанной небольшой звонницей. На первом и втором этажах левого и правого крыла острога были размещены общие камеры, в башнях – одиночные. В подвальном помещении, непосредственно под церковью, архитектор предусмотрел карцеры. Тюремный дворик был примечателен изрядным количеством хозяйственных построек: сараюшек, амбаров, караульни, кузницы. Здесь же размещался больничный барак и конюшня. На внешнем дворе чернели сырые деревянные бараки для политических заключенных и пересыльных арестантов.

Двухэтажный арестантский корпус вполне соответствовал требованиям закона о размещении заключенных по роду преступления. В нем имелись отдельные камеры для мужчин, женщин и несовершеннолетних. Официальные лица, инспектировавшие тюрьму, отмечали, что в тюремных помещениях острога от сырости воздух «крайне изнурительный и вредный для здоровья».

Помимо центральной, были еще четыре лестницы, расположенные в башнях. Они позволяли, минуя главный вход, попасть из любой части корпуса в специальные огороженные дворики, предназначенные для прогулок заключенных. Все это должно было препятствовать общению различных групп арестантов.

В административном корпусе, рядом с въездом на тюремный двор, находились кордегардии (караульные помещения), комнаты для вновь поступающих арестантов и квартира тюремного смотрителя. Основные хозяйственные постройки (баня с прачечной, конюшня, погреб-ледник) примыкали непосредственно к ограде, в двух углах которой, с внутренней стороны, находились каменные будки-караульни.

В здешних камерах, рассчитанных на 12–15 человек, во время пересылки «утрамбовывалось» до 300 душ – мужчин, женщин, подростков. Люди спали буквально друг на друге. Для отправления естественных потребностей арестантов выпускали во внутренний дворик один раз в сутки, на полчаса. Надо ли говорить, что скверная пища чаще всего не позволяла людям дожидаться этих несчастных 30 минут, и под ругань и пинки сокамерников вынужденные естественные отправления совершались здесь же, в страшной тесноте и ужасной атмосфере.

Начальник острога, узнав, что среди поступивших под его опеку новичков есть знаменитая на всю Европу Сонька Золотая Ручка, решил «развлечься» и распорядился поселить ее в 16-ю камеру, где в атмосфере относительного комфорта обретались шестеро «иванов» – страшных убийц и садистов, которых боялся весь уголовный мир.

Когда тяжелая дверь камеры захлопнулась за Сонькой, арестанты побросали карты и ошарашенно уставились на нежданное видение. Переглянувшись, начали вставать.

– Робя, глянь, какой подарочек нам начальник подкинул!

Двое проворно соскочили с нар, снимая на ходу штаны и готовясь «принять подарочек». Сонька не двигалась с места, лишь пепелила присутствующих презрительными взглядами.

– Ты хто такая будешь? – для порядка поинтересовался старшой камеры, глядя, как товарищи деловито сдирают с Соньки юбку и примериваются к соитию.

– Я – Сонька Золотая Ручка. А ты – хам! А вы – ну-ка, спрячьте поскорее в штаны свои «сокровища», пока не простудились!

– А ну, стой, робя! – рявкнул со своего места старшой. – Не трогте бабу! Ты что, и вправду Сонька?

– А то не видишь! – огрызнулась та, еле живая от страха.

Через пару минут обстановка в камере разительно изменилась. Соньке освободили лучшее место, накрыли армяками угол с собственными экскрементами и отгородили тряпками угол для нужд Соньки. Достали и порезали суровой ниткой соленое сало, выудили откуда-то свежую сайку и несколько вареных яиц.

Начальник острога, ожидавший увидеть через глазок совершенно другое, выругался и возжелал было немедленно «восстановить статус-кво» – переселить Соньку в одну из общих камер. Однако его заместитель отсоветовал:

– Нешто бунта хотите, господин начальник? Ежели Соньку эти варнаки признали, то любое наше покушение на ее личность будет расценено ими… очень плохо! Бунт непременно начнется – а оно нам надо?

Бунта начальник, естественно, не желал. А потому только плюнул и постарался запрятать досаду поглубже. А Сонька так и осталась в 16-й камере, пользуясь неуклюжим вниманием и почтением свирепых «иванов» и изредка развлекая их скудными рассказами о своих прежних похождениях. Так и скоротали время до весны. А в мае следующего года Главное тюремное управление спустило приказ об отправке значительной части арестантов в Одессу, для отправки на каторгу морем.

Софью Блювштейн (в девичестве Шейндля-Сура Лейбова Соломониак) привезли в солнечную Одессу в специальном тюремном литерном поезде № 2-бис. Вместе с ней из пересыльных камер Нижегородского острога [10]прибыло два десятка женщин-арестанток. Женщин вывели из вагона, около часа подержали на ногах в тупике, пока не подошло еще два литерных тюремных поезда. Тогда всех арестанток согнали в один вагон, возле которого наспех была сооружена будочка для отправления естественных надобностей, и опять велели ждать. Всего арестанток женского пола оказалось 170.

Разнесли традиционные арестантские деревянные ящички с кусками вареной говядины и полуфунтовым ломтем хлеба. Арестантки с жадностью накинулись на еду: еще сутки-двое назад такая пайка показалась бы им сказкой!

– Теперь скорее бы на пароход! – то и дело слышалось вокруг. Но погрузка на пароход задерживалась…

Для 170 женщин-каторжанок один из нижних тюремных трюмов парохода «Ярославль» пришлось переделывать.

Собственно, трюм для перевозки арестантов Марсельская судостроительная компания соорудила прямо над палубой машинного отделения. Вмещал он 800 «пассажиров». Однако когда «Ярославль» пришвартовался к Карантинному молу в Одессе, первая же комиссия Общества Добровольного флота, в состав которой входили представители Главного тюремного управления, легкомыслие французов забраковала.

– Помилуйте, господа! Это что же получается? Все восемьсот душ в одном помещении будут находиться?! Никак невозможно-с! А посты для караульных где, позвольте спросить? Случись, не приведи господи, бунт – этакая прорва арестантов, собранная воедино, будет совершенно неуправляемой!