Ольга Озерцова - Талисман Шлимана

Тонкие нити настоящего сплетаются в будущее.

Тихо зазвенели шары.

Новый год многое знает.

В этот час слышно биение времени.

И летящий снег – неспроста.

Это час подведения итогов – кого вспомнят сейчас, когда поднимут бокалы?

Если вы внимательно вглядитесь в этот летящий снег, то вы увидите, что это и листы бумаги, они летят, летят, белые, до земли – и вот их нет… И вся злоба, обида – вот их нет. И тихо и спокойно всплывает что-то светлое. Снег оставляет только истинное.

Час расплаты и веры.

Скоро двенадцать.

Поднимем бокалы.

Самый истинный час— это Новый год.

Что тогда происходит?

Тихо, слышите.

Часы бьют.

Отодвиньте голубую портьеру будущего.

Тихий ясный свет заструится.

Слышите, в этот час часы раздают бессмертье.

С новым годом,

С новым веком,

С новым тысячелетием.

Услышишь ли ты меня, друг мой, далекий друг мой, что будешь жить в новом тысячелетии?

Друг мой, дальний друг мой,

это все для тебя.

И боль наша.

И все.

Она смотрела на гору Гюхту и шептала:

Кто-то строит пирамиды

и высокие храмы,

мне же нужно только

твое понимание.

И века пройдут.

И тысяча лет…

Друг мой, неизвестный друг мой, ты слышишь меня?

Какая у тебя улыбка, и какой смех? мне бы хотелось увидеть.

И сквозь века, и тысячелетия.

И век пройдет, и еще век.

И тысячи лет.

Когда ты услышишь?

Ты слышишь?

Она стояла на ступенях дороги процессий и смотрела на святую гору Гюхту. Потом тихо пошла от дворца в голубом платье. Золотые серьги чуть звенели. Приложила руку ко лбу, села на камень, склонив голову, и не удивилась, когда жрец подошел, сел рядом. До них донеслись крики.

– Что это?

– Старуха ткачиха проклинает тех воинов, что увели ее дочь.

– Их смех и наши проклятья, не знаю, что страшнее.

Жрец кивнул:

– Проклятье может убить человека, его детей, внуков, разрушить города.

– Но не спасти. Торгуются и проклинают – другого теперь не услышишь. Но странно. Спасибо тебе. Я вдруг вспомнила. И еще, я видела ее и дитя.

– Кого?

– Я не знаю. В ее глазах другая любовь, не такая, как у нас и в Египте. Этот странный взгляд. Я бы могла ему научиться, если б мир не погиб.

Она протянула руку туда, где за деревьями раздавались крики.

– Слышишь. Велика сила проклятия! Накопившись в людской крови и в гневе богов, разве может оно остановить разрушенье?

Жрец горько прошептал:

– Люди верят в силу проклятья. Черное слово разрывает воздух, его чистоту и прозрачность, таится, а когда придет его время, взрывается.

– Жрец, я хочу послать благословенье.

Она заглянула ему в глаза.

– Я, неудавшаяся пророчица после гибели мира. Как ты думаешь, они когда-нибудь услышат, те, кто будут жить после?

Он покачал головой.

– Мне неведомо. Но тебе пора узнать то, что нам давно рассказали звезды еще перед твоим отъездом в Египет – тебе откроется тайна. Но как? Ты одна на этом пути.

– Одна…

Я звала кого-то, но кого, я не знаю, так далеко и так долго… Может ли слабый голос прорваться сквозь тьму? Кто меня слышит? Люди стали бояться речей. Мы таимся в горах и даже ко дворцу приходим украдкой. Тебе сюда тоже лучше не спускаться. Ты ведь сам учил меня быть осторожней. Остерегайся их воинов. Я видела их глаза, я чувствую: кто-то из них молится неизвестному мне богу разрушенья, и он нам враг.

На изможденном лице жреца появилась слабая улыбка, дрожавшая в уголках губ.

– Может быть, есть где-то у нас и друзья.

– Среди пепла и тьмы? Где найти их

– Нас кто-то помнит в дальнем краю. И даже ищет. Недавно приплыл на корабле купец, у него еще покупала бусы Игрунья. Ты его, думаю, забыла, но помнишь, наверное, советника царя, их жреца, он мудр, хоть и варвар. Тебе нравилось разговаривать с ним еще перед отъездом в Египет, когда их царь был лишь храбрым юношей, победившим быка.

– То было давно.

– Так вот, тот мудрец по имени Нестор8 прислал мне с купцом перстень, и перстень мне помогает, когда я его показываю, ахейские воины не мешают мне проходить, куда хочу. А купец долго искал нас, даже ездил в разрушенный Фестос.

– Видишь, лишь перстень прислал, но сам не приехал. Все это так далеко. К нам только купцы приезжают. Чтобы грабить или скупать награбленное другими. Разве ты веришь им?

– Купец много рассказывал про мудреца Нестора. Тот помнит тебя, твое голубое платье.

– Он далеко.

– Но он видел тебя и во сне. И высокие храмы.

– Высокие храмы?

– Да, чудеснее храмов Египта. Я ухожу. Ты остаешься одна. Остерегайся их воинов. Ведь ты не старый жрец, тебе не поможет и перстень, – и он пошел по дороге, ведущей к роще.

Глядя на гору Гюхту, она прошептала:

– О боги. То великое созидание, что возложено на меня, так тяжело мне. Кто меня услышит? Друг мой, далекий друг мой, как мне тебя найти?

Мне холодно на земле без тебя.

Что у меня под ногами?

Не пугайся, тропой спускаясь к мраку,

бездонна бездна.

Где ты… я руку протяну,

будущий друг мой,

сквозь тьму обид и столетий,

Ты слышишь?

Я ощупью ищу тебя по темным тихим городам.

Она встала на ступень дороги процессий.

Как холодно, друг мой,

Где же рука твоя?

Ветер перехватил дыхание. Куда идти? Где огонь?

Поднялась еще на ступень.

И вдруг увидела:

Темный город как замер.

Я ощупью ищу тебя,

Я ощупью ищу…

Ты знаешь, когда я иду по темному городу и вдруг в окне огонь, мне кажется, что это ты ждешь меня, мои шаги звучат одиноко и гулко.

Я ищу тебя.

Ты истина моя и боль.

Все, что спрятано за моими ошибками, делами (профессор вдруг во сне сбросил все ненужное, как бумаги со стола) – может это тоска по тебе.

Ты истина моя и боль.

Я ощупью ищу тебя

по темным тихим городам.

Я ощупью ищу…

Улицы, улицы… Я хочу вспомнить, где твой дом, хочу хоть во сне проникнуть в твои мысли… Мне надо быть с тобой, ощутить твое дыханье и услышать, что у тебя на душе… Мне надо знать, как сейчас светит в твоей комнате лампа, о чем ты думаешь. Это и есть любовь… или боль? Я хочу увидеть, что ты делаешь, я хочу войти в дом твой, слиться с твоими чувствами. Я ищу тебя, где дом твой… и во сне. Я никак не могу представить, где он, мне надо туда, мне очень надо, слышите… Темные улицы с высокими домами, извилистые, и я куда-то еду… на такси, да, наверное, на такси, мне надо скорей… Туда… а таксист не понимает, где это… Скорее, пожалуйста! Мы завернули – высокие, ночные стены домов, не там, еще поворот, и вот, наконец, где-то здесь, это где-то рядом.

Я вбегаю, это выход из метро или храм. А стены вдруг раздвигаются, поднимаются в колонны, бесконечно высокие своды… А впереди раскрываются двери и… ночной широкий простор, огни, шоссе, машины, и где-то там еле видные дома… Там? Такой раздирающе прекрасный простор… И разрастается в храме музыка. Мне кажется, я умру, так прекрасно и больно. Она бесконечная, высокая, горячая… Это Бетховен или что-то другое. Она в огнях, в храме, который раскрывается в звездное небо. У меня внутри все сжимается и рвется вверх. Это так красиво, что нестерпимо больно.