Антон Чиж - Сомнамбула [litres]

Лебедев раскрыл липкие листы и покрутил под светом, ловя отражение.

– Пустяки. Пять минут возни.

– В таком случае, вам не составит труда изучить небольшой сюрприз.

– Это еще какой?

– Ожидает вас в мертвецкой участка.

Криминалист хлопнул по столу так, что подпрыгнула чернильница.

– Так и знал, что этим кончится. Ну что, опять хорошенькая барышня?

– Сотрудник охранного отделения Квицинский.

Убедившись, что его не разыгрывают, Лебедев стал чрезвычайно серьезен.

– Как же вы вляпались, друг мой?…

– Подробности опустим, – последовал ответ. – У меня не было возможности заниматься телом, поэтому прошу самым тщательным и придирчивым образом осмотреть погибшего и его одежду. Ищите мельчайшие улики. Ни одну малейшую деталь нельзя упустить…

Подхватив саквояж, Аполлон Григорьевич выразил на лице, как глубоко и безнадежно его ранили слова друга.

– Уж это могли бы не говорить… Что ж, прощай выходной день, здравствуй гниющий труп!

– И еще одно: протокол составлять не нужно. Все на словах.

Подождав, пока за криминалистом захлопнется дверь с громоподобным грохотом, Ванзаров вскрыл желтый конверт. В нем был снимок Квицинского, вероятно, изъятый из личного дела. Леонид Антонович смотрел уверенно и гордо, как простой смертный, слишком много о себе возомнивший. Фотографию Ванзаров спрятал в карман сюртука и взялся за второе послание, на котором не было ничего, кроме адресата: «Г-ну Ванзарову Р.Г.». По тонкому аромату, источаемому конвертом, он знал, от кого послание, и не сразу решился вскрыть. Он так хотел его получить и так был уверен, что этого никогда не случится, что сейчас растерялся.

Собравшись с духом, Ванзаров разорвал конверт и прочел краткую записку. Адель Ионовна приглашала сегодня вечером в любое удобное для него время на небольшой разговор.

Отказаться не было сил. А ехать сил было еще меньше. Попав в западню, Ванзаров стал выбираться единственным способом: оттягивать неизбежное. Он проверил сводку происшествий за день, отодвинул в сторону неразобранные справки и отношения, которые обязан был заполнять, полистал вчерашние газеты, скопившиеся грудой, снял с полки справочник железных дорог и поездов.

Затем у него нашлось не менее срочное дело.

Жандарм Телятьев, дежуривший на перроне, указал точно: состав, который прибыл из Варшавы в 11.15, вчера же вечером отправился в обратный путь вместе с кондукторами, которые могли опознать фотографию. Сам он, взглянув на снимок, Квицинского не признал. Оно и понятно: в толпе встречающих лиц не различить, если специально не выслеживать. Кто же будет нарочно выслеживать сотрудника охранки? Их знать не полагается.

Ванзарову осталось отправиться на телеграф. В приемном отделении было пусто. Чиновник Коростылев в форменной тужурке Главного управления почт и телеграфов глянул на зеленую книжечку Министерства внутренних дел и сухо спросил, что угодно. Как видно, с полицией у него были свои счеты, хотя оба относились к одному гигантскому министерству. Ванзаров давно привык, что люди переносили на него свои обиды, которые копились годами. Грубость городовых, барство участковых приставов, тоска арестантских колонн, которые отправлялись по этапу по городским улицам, страх и ненависть к жандармам, ну и прочие подарки, которые щедрой рукой раздавало своим подданным государство, дряблое тело которого держалось в корсете безграничной власти МВД, проникавшей во все области жизни. Сыскная полиция в этом корсете была еле заметной подвязкой. Но кому до этого дело!

Глянув на квитанцию, Коростылев не проявил желания помочь.

– От нас было отправлено, – ответил он.

– Будьте любезны, заполненный бланк…

По действующим правилам отправляемый бланк должен был храниться в отделении не меньше года, после чего его благополучно сжигали. Однако Коростылев не спешил открыть папку, в которой лежали свежие отправления.

– А вам зачем? – буркнул он.

– Проводится розыск по уголовному преступлению, требуется этот бланк изъять…

– Не положено.

– Господин Коростылев, потрудитесь выполнить немедленно.

– Обращайтесь к начальству, – ответил чиновник и занялся писанием чего-то чрезвычайно важного.

На его счастье, Ванзарова удерживала стеклянная перегородка с арочным окошечком, в которое ему было не пролезть.

– От вас телеграмму отправить можно?

– Отправляйте, коли есть охота.

– Будьте любезны, чистый бланк.

Не подозревая, Коростылев протянул в окошечко серую бумажку с гербом и завыл от боли и обиды. Руку его схватили тиски чудовищной силы, а Ванзаров всего лишь не слишком крепко сжал пальцы.

– Отпустите! Что вы делаете! – вопил телеграфист, изогнувшись перед окошком.

– Извольте старый бланк, – хладнокровно попросил Ванзаров.

– Вы мне руку сломаете! Больно! А-а-а-а…

– Нет, не сломаю. Но не выпущу. Бланк вчерашней телеграммы, пожалуйста.

– Да нету у меня его! – обливаясь слезами, взвыл Коростылев.

– А где он?

– Господин потребовал вернуть…

– Почему отдали? Не положено.

– Показал удостоверение охранки… Ой, больно! Пустите!!

Тиски ослабли, но не выпустили.

– Кто отправлял телеграмму? – спросил Ванзаров.

– Я, я отправлял… Сидел на ключе… Ох, руки не чувствую…

– Судя по стоимости, текст короткий, несколько слов. Помните?

– Нет… Не помню… Что-то такое обычное… Почему не приехал…

– Кто адресат?

– Да не помню я такой ерунды! – взмолился Коростылев. – За день столько всего мелькает… В Варшаву, какому-то поляку отправлял…

– Почему решили, что поляку?

– Фамилия такая нерусская, смешная…

– Попытайтесь вспомнить.

– Ох, не могу… Да я свою уже не помню, не то что адресатов… Говорю же: смешная и короткая!..

Клещи разжались. Коростылев вытянул через окошечко помятую руку, прижал к груди и стал нянчить, как младенца.

– Я буду жаловаться, – пробормотал он сквозь стоны.

– Как вам будет угодно, – ответил Ванзаров.

В спину ему неслось чуть слышное: «Палач… Ничего, придет час расплаты…»

Чиновник сыска ничего не ответил, но подумал: неладно что-то в империи, если телеграфист горит такой ненавистью к полиции. А ведь оба служат в МВД.

Проводить осмотр жертв преступлений Аполлон Григорьевич был вынужден в больничных моргах и мертвецких полицейских участков. С куда большей охотой он раскладывал бы тела на своем лабораторном столе, который вынес столько химических опытов, что словно покрылся чешуей дракона, которую ничем не возьмешь.

Заслуженному удобству криминалиста мешал департамент полиции. Вернее, то, что кабинет и лаборатория размещались на третьем этаже здания на Фонтанке. Как-то раз Лебедев распорядился внести тело. Как назло, в самый неподходящий момент по лестнице спускался директор департамента со свитой чиновников. А тут санитары вносят «чурбанчик» свежеразделанный, у которого отрублены руки и голова. Ну, и для полного счастья простынка с трупа слетела…