Дэвид Лисс - Заговор бумаг

Вслед за мальчиком я миновал столь же изысканную гостиную, где трое мужчин пили вино. Когда я проходил мимо, они оборвали разговор, воспользовавшись возможностью рассмотреть меня во все глаза. Я улыбнулся и поклонился им, направляясь в главную гостиную. Это было большое помещение, где стояло четыре или пять столов, несколько диванов и бесчисленное количество стульев. Добрых человек двадцать или около того занимались тут разными делами: играли в карты и настольные игры, оживленно разговаривали и читали вслух газеты. Один мужчина в углу наливал кипяток в заварной чайник. Вся мебель была высшего качества, а на стенах, декорированных деревянными панелями, висели картины в том же итальянском стиле, что и в вестибюле. У одной из стен помещался огромный камин, в котором горел слабый огонь.

Сэр Оуэн заметил нас прежде, чем мы увидели его. Баронет сидел за одним из карточных столов, с непроницаемым лицом рассматривая карты. Увидев нас, он извинился перед мужчинами, с которыми играл, и встал, чтобы поприветствовать меня.

— Уивер, как хорошо, что вы пришли. — Приветливое лицо сэра Оуэна светилось неподдельной радостью. — Как хорошо. Стакан портвейна для мистера Уивера, — прокричал сэр Оуэн, обращаясь к ливрейному лакею в другом конце гостиной.

Лакей, приведший меня, уже испарился.

Я заметил, что голоса стихли до шепота и все взоры были устремлены на меня, однако сэр Оуэн либо не замечал, с каким.подозрением на меня смотрят, либо не придавал этому значения. Он обнял меня за плечи и подвел к группе мужчин, сидевших на стульях, расположенных кругом.

— Посмотрите сюда, — почти выкрикнул сэр Оуэн, — я хочу, чтобы вы познакомились с мистером Уивером, Львом Иудеи. Как вы знаете, он помог мне в одном крайне щекотливом деле.

Трое мужчин встали.

— Надо полагать, — неприветливо сказал один из них, — вы говорите о нынешнем моменте, поскольку приход мистера Уивера спас вас от проигрыша.

— Вполне вероятно, вполне вероятно, — радостно согласился сэр Оуэн. — Уивер, эти господа — лорд Торнбридж, сэр Лестер и мистер Чарльз Хоум. — Все трое приветствовали меня с холодной вежливостью, а сэр Оуэн продолжал представление: — Уивер — смелый и отважный человек, каких поискать. Он делает честь своему народу и действительно помогает людям, а не занимается мошенничеством с ценными бумагами и рентами.

Мне часто приходилось слышать мнения, подобные высказыванию сэра Оуэна. Люди, не знавшие, что я сын биржевого маклера, часто делали мне комплименты за то, что я не имел ничего общего с финансами или еврейскими обычаями (зачастую это означало одно и то же). Я подумал, не известно ли лорду Торнбриджу о бизнесе моей семьи, поскольку мне показалось, что он воспринял эскападу сэра Оуэна со скепсисом. На вид ему было лет двадцать пять. Он имел необыкновенную наружность, будучи крайне привлекательным и уродливым одновременно. У него были широкие скулы, решительный подбородок и удивительно голубые глаза. Но вдобавок — черные, гнилые зубы и неприятная красная бородавка на носу.

— Вы чувствуете, что делаете честь своему народу? — спросил меня лорд Торнбридж, усаживаясь на стул.

Остальные тоже сели.

— Я считаю, лорд, — сказал я, тщательно подбирая слова, — что инородцы должны служить послами своего народа в принявшей их стране.

— Браво! — сказал он со смехом, который, можно подумать, был вызван как достоинством, прозвучавшим в моем ответе, так и скукой. Потом обратился к своему другу: — Было бы неплохо, Хоум, если бы ваши собратья-шотландцы думали так же.

Хоум улыбнулся, радуясь возможности высказаться. Он был ровесником лорда Торнбриджа, и, как мне показалось, они состояли, если не в дружеских, то по крайней мере в приятельских отношениях. Одет он был более модно, чем аристократ, и его приятную наружность не портил никакой недостаток. Торнбридж черпая уверенность в своем благородном происхождении, в то время как уверенность Хоума объяснялась его безупречной внешностью. И оба, как я быстро догадался, черпали уверенность в богатстве.

— Мне кажется, лорд, вы не понимаете шотландцев, — сказал Хоум без энтузиазма. — Вероятно, мистер Уивер полагает, что его соотечественники-евреи должны стараться не причинять беспокойства своим хозяевам, поскольку им хорошо известно, что хозяевам легко доставить беспокойство. Мы же, шотландцы, чувствуем себя обязанными научить англичан в таких областях, как философия, религия, медицина, да и вообще — умению вести себя.

Лорду Торнбриджу понравился остроумный ответ Хоума.

— Так же, как мы, англичане, чувствуем себя обязанными научить шотландцев…

Хоум перебил его:

— Как ходить на уроки танцев к французским учителям, лорд? Вам прекрасно известно, что все, чем гордится Англия в смысле культуры, пришло либо с севера, либо с другого берега Ла-Манша.

Лорд Торнбридж недовольно поджал губы и пробормотал что-то насчет шотландских варваров и мятежников, но не оставалось сомнения, кто был остроумнее. Торнбридж открыл рот, намереваясь сказать что-нибудь, что позволило бы ему реабилитироваться, но его перебил сэр Роберт, мужчина лет пятидесяти, сидевший с маской превосходства на лице и всем своим видом показывая, что он никогда ни в чем не нуждался:

— Что вы тогда, Уивер, скажете о шейлоках своей расы?

— Я скажу, Бобби, — вмешался сэр Оуэн, — не будем жарить нашего друга на сковородке. В конце концов, он мой гость. — В его тоне было больше желания развлечься, чем критики, и я не думал, что он действительно желал приструнить своих друзей.

— Я не считаю это поджариванием на сковороде, — ответил сэр Роберт и обратился ко мне: — Вы, без сомнения, должны признать, что многие из ваших соотечественников занимаются махинациями с целью лишить христиан их собственности.

— И их дочерей? — спросил я, надеясь уйти от этой темы с помощью юмора.

— Правда, — вступил в разговор сэр Торнбридж, — не секрет, что люди, прошедшие обрезание, отличаются ненасытным аппетитом. — Он громко засмеялся.

Естественно, я почувствовал себя неловко, но то, что подобные персоны думали о моей расе, давно не было для меня откровением.

— Я не могу говорить от имени всех евреев, как вы не можете говорить от имени всех христиан. Но среди нас есть и честные, и бесчестные люди, так же как среди вас.

— Дипломатично, но неверно, — сказал сэр Роберт. — Любой, кто потерял деньги, вложенные в ценные бумаги, знает, что виной тому стал еврей или человек, работавший на еврея.

Софистика данного аргумента взбесила меня. Я не знал, как ответить на подобный вздор, и был поражен, когда Хоум ответил вместо меня:

— Что за чепуха, сэр Роберт? Говорить, что в любой нечестной сделке виноват еврей, то же самое, как сказать, что если вы ходите в оперу, за которой стоят итальянцы-содомиты, то, следовательно, вы содомит.