АНОНИМУС - Тайный дневник Михаила Булгакова

– По правде сказать, не знаю, что там осматривать, – заметил он. – Формально дело обстоит до невозможности просто. Боевое повреждение периферической нервной системы, как следствие – полная недееспособность. Некоторое время я был практически овощем, но мой добрый Ганцзалин меня не бросил и таскал по самым разным врачам. Меня пытался лечить даже один китайский доктор – мой помощник отыскал его в Самаре. Однако после переворота тут началось такое, что доктор почел за лучшее вернуться обратно в Поднебесную. Вероятно, так бы я и окончил жизнь в тягостном оцепенении, но, как говорится, клин клином вышибают. Небольшой случайный инцидент – и я пришел в себя. Однако способности мои пока сильно ограничены, фактически я полуинвалид. Исследования при помощи осциллографа ясных результатов не дали. Удалось даже сделать рентгеновский снимок позвоночника, но и там никаких видимых нарушений нет.

Я взялся за дело: исследовал сухожильные рефлексы, расспросил о симптомах. Загорский жаловался на частичную парализацию правой руки и правой ноги, боль в конечностях и возникающие в них непроизвольные движения. Не скрою, тут пришлось призадуматься и думать по крайней мере минут пять.

– Что ж, – сказал я, откашлявшись. – Не являясь специалистом в неврологии, не могу судить определенно, но полагаю, что при ранении были задеты клетки Беца.

– Гигантские пирамидальные нейроны? – с любопытством спросил Нестор Васильевич. – То есть нарушения, по-вашему, локализованы в первичной моторной коре?

– Может быть, так, а может быть, дело в самом пирамидном тракте, – пожал я плечами. – Окончательный диагноз требует серьезных исследований. Боюсь, в России сейчас это невозможно, надо бы ехать в Европу.

– Рад бы в рай, да рожей не вышел, – многозначительно заметил Газолин.

Загорский бросил на него суровый взгляд и велел перестать коверкать пословицы, в которых он ничего не понимает. Затем снова обратился ко мне и заметил сокрушенно:

– Если оставить за скобками манеру выражаться, этот разбойник прав – в Европу пока мне путь заказан.

Я хотел было спросить, почему бы это, но вовремя передумал.

Мы еще немного поговорили о вероятных причинах болезни и возможных способах терапии. Признаюсь, меня поразила осведомленность Загорского в медицине. Впрочем, встречались мне пациенты, знавшие о своей болезни гораздо больше среднего врача. Так или иначе, мне показалось, что хозяин квартиры остался нашим разговором доволен.

– Понимаю, что вопрос может выглядеть неуместным, но сколько вы берете за визит? – спросил он наконец.

Я поднял руки, протестуя: ничего не надо, считайте это просто дружеским участием. Загорский усмехнулся.

– Ну что ж, тогда на правах друга позвольте задать вопрос: как вы стали морфинистом?

Признаюсь, я несколько растерялся: неужели это так видно?

– Это видно опытному человеку, – отвечал Нестор Васильевич. – И видно ясно – несмотря на то, что сейчас вы лечитесь.

Конечно, подобная тема при других обстоятельствах мне показалась бы по меньшей мере бестактной, но сейчас я почему-то заговорил о моей болезни с необыкновенной легкостью.

– Всему виной случайность. Отсасывал у ребенка дифтеритные пленки, по недосмотру заразился. Ввел себе противодифтерийную сыворотку. От сыворотки начался страшный зуд, лицо распухло, как подушка. От боли не мог спать, впрыснул себе лекарство. Раз, другой, третий – и привык.

Нестор Васильевич покачал головой, он теперь смотрел на меня грустно и даже обеспокоенно.

– Вам непременно нужно лечиться, – сказал он. – И дело даже не в том, что такая зависимость чревата тяжелыми последствиями. Дело в том, что страну захватывает хаос. Я не сивилла [8] Сивиллы – в древнегреческой традиции пророчицы, предрекавшие будущее. , но предсказываю, что обывателю в России скоро будет трудно найти кусок мяса, а уж про алкалоиды, добываемые из мака снотворного, вообще придется забыть. Ну, или они будут стоить столько, что гонораров врача на них не хватит.

Я описал Загорскому метод, которым лечил меня старый доктор. Нестор Васильевич поморщился: это, по его мнению, было совершенно не то.

– Можно, конечно, попробовать вытеснить сильное средство чем-то послабее. Но, во-первых, это менять шило на мыло, во-вторых, неизвестно, как примет такую замену организм. Нужен радикальный и в то же время щадящий способ.

– Но где же взять такой способ? – развел я руками.

– Такой способ существует, – отвечал Загорский холодно, – и я его знаю.

Я смотрел на него выжидательно, но он молчал, только странная тень гуляла по его гранитному лицу, озаряемому отблесками пламени из печки. – Так что это за способ?

– К сожалению, не могу вам сказать…

Я почувствовал себя обманутым. Что же это такое – знать способ и не говорить его больному? – Дело в том, – продолжал он, заметив мое удивление, – дело в том, что пациент не должен знать сути метода. В противном случае метод не подействует.

Я смотрел на него в изумлении: как же тогда метод применять? Если нельзя его говорить пациенту, значит, он бесполезен. Но загадочный мой хозяин, поразмыслив самую малость, все-таки нашел выход из положения. Он быстро начеркал что-то на листке бумаги, потом сунул его в конверт и тщательно заклеил.

– Не вскрывайте конверт ни в коем случае, – сказал он. – Конечно, вас будет преследовать соблазн, но не уступайте ему, если жизнь вам дорога. А когда вернетесь домой, непременно отдайте конверт вашему доктору. Пусть он вскроет его и точно следует описанным там рекомендациям.

Я смотрел на него в изумлении. Я ясно видел, что Загорский – человек необыкновенный. Но кто он – врач, ученый или просто, что называется, из бывших? Я даже осмелился спросить Нестора Васильевича о роде его занятий.

В глазах его при этом вопросе зажглось темное пламя. Несколько секунд он смотрел на меня, не отрываясь. Потом вдруг усмехнулся и ответил:

– Не в моих правилах рассказывать о себе посторонним. Однако я вижу в вас нечто… – он пощелкал пальцами, подбирая слово, – нечто не совсем обычное. Я не знаю источника той силы, которая стоит за вами, но это большая и мощная сила. Возможно, судьба в лице моего бестолкового помощника не случайно привела вас сегодня в мое убогое обиталище. Возможно, в этом есть некая необходимость – в равной степени касающаяся и вас, и меня.

(О, как он был прав! Прав во всех отношениях, начиная с того, что меньше, чем через два года меня контузило, и я приобрел похожие симптомы, и заканчивая… Но, однако, об этом пока рано говорить).

– Кроме всего прочего, – продолжал Загорский, – мне кажется, что вы человек не болтливый. Поэтому я скажу вам, кто я такой.

Тут он сделал многозначительную паузу. Глядя на него, можно было решить, что он король в изгнании, или падший ангел, или еще какое-нибудь фантастическое существо, вынужденное скрываться от новой власти. Однако ни в чем таком он, разумеется, не признался, сказал лишь, что он – сыщик, детектив, специалист по уголовному праву.