Александр Харитонов - Пароход

– Вот, как вредно курить сигары, – заметил Алябьев.

– Вредно! – согласился буржуа. – Кстати, мы как раз подходим к дому, от которого я убежал. Но… не пойду! Я с Бланш слегка поссорился, отчего и вышел покурить. Осмелюсь вас спросить: вы не проводите меня до ближайшей стоянки такси? Здесь совсем недалеко!

Такси… Буквально вчера Сергей Сергеевич думал: «А не пойти ли в таксисты? Не хватит ли чертоломить на мсье Дюбуа? Он совсем откровенно стал толкать к криминалу!» И эти мысли были обоснованные: за то, что как бы невзначай предлагал ему сделать работодатель, обещая легко и хорошо заработать, можно было угодить за решётку минимум лет на пять. А за решётку ему вовсе не хотелось, тем более за французскую, хотя бы потому, что он себя не настолько ненавидел. Пусть вся его жизнь в какой-то момент с грохотом полетела под откос, пусть порой даже жить не хотелось, и пустить себе пулю в висок при его-то жизненном опыте, при том, что он пережил и чего насмотрелся, было не так уж и сложно. Но он справился, просто потому, что надо было справиться и не давать себе слабины; просто потому, что его так воспитали папа с мамой: никогда не сдаваться – жить, и жить, следуя своим убеждениям столько, сколько отмеряно. А в могиле належаться он ещё успеет. В могиле вся остальная вечность – сырая, одинокая и скучная. И он не сдавался. Уж так иногда тошно было – сил нет, хотелось протянуть руку к револьверу, взвести курок, да и покончить раз и навсегда со всей этой канителью. Но он не протянул и интуитивно всё ждал каких-то перемен, упрямо веря, что они, в конце концов, наступят, ждал и дождался: они наступили, о чём, собственно, я сейчас и рассказываю.

На стоянке такси стоял единственный красный автомобиль. Таксомотор был «свободен», о чём указывал поднятый флажок, установленный слева от водителя. Мужчины приблизились. Шофёр, в надвинутом на глаза кожаном картузе, казалось, дремал, но увидев потенциальных клиентов, тот час зашевелился, поправил головной убор и положил руки на рулевое колесо.

Как будто что-то знакомое показалось Алябьеву в облике водителя, но кругленький буржуа отвлёк его своим обращением:

– Мсье, вы не взяли моих денег. Позвольте хотя бы подвезти вас, куда вам нужно.

– Ничего, я пройдусь.

– Что же… Ещё раз благодарю вас! – Он протянул Алябьеву пухлую ладонь и осведомился: – Не могу ли я узнать имя того, кому сегодня столь обязан?

– Серж, – сдержано ответил Сергей Сергеевич, принимая рукопожатие.

– Огюст Мартен – домовладелец и коммерсант, – в ответ представится буржуа. – Если вам потребуется квартира или комната, я всегда готов помочь вам! Вы найдёте меня на…

В это время водитель красного автомобиля высунулся из-за ветрового стекла.

– Алябьев? – неуверенно спросил он по-русски и следом обрадовано вскричал: – Серёжа!!

Выпрыгнув из авто, шофёр с распростёртыми объятьями кинулся к Сергею Сергеевичу. Это был его друг Николай Краснов – подобревший, с усами и овальной бородкой, с первого взгляда и не узнаешь. Они вместе учились в Ярославском кадетском корпусе. После его окончания судьба на долгие годы раскидала их: Алябьева – в Санкт-Петербург, в Павловское военное училище, Краснова – в Москву, в Александровское военное. Затем была служба и война. Офицеры встретились только в декабре 1917 года в Новочеркасске при формировании Добровольческой армии, и вместе же они потом воевали в одном полку, входящим в Корниловскую ударную дивизию. Последний раз они виделись в Константинополе зимой 1920 года. Однополчане крепко обнялись.

– А я смотрю: ты или не ты?! – бурлил Краснов. – Сразу не признал! Ей богу не признал! Богатым будешь! А похудел-то как, а?! И усики тебе к лицу! Ах, чёрт! Серёжа! Серёжа!!

– Здравствуй, Николай, здравствуй!

– Ты как здесь, Серёжа, друг мой, а? Откуда? Куда?

– Мсье только что спас мне жизнь, – вставил Мартен, как будто понимая, о чём идёт речь.

– Это он может! – подтвердил Краснов и перешёл на французский: – Я ему тоже ей обязан с июня 18-го года! – и снова по-русски к Алябьеву: – Нет, Сергей Сергеевич! Нет! Не забыл я станцию Тихорецкую и век её помнить буду! Кабы не ты, так не стоял бы я тут сейчас! И Петька Русаков давно бы уже сгнил! Как ты тогда тех краснопузых штыком-то, а?! Раз-два и сразу наповал! А как ты потом всех остальных из «льюиса»-то побрил?! Помнишь, а?! Как вчерашнюю щетину бритвой! А как погнали мы их втроём! Ведь всего втроём, а?! Но ты-то, Серёжа, аккуратист, а у нас с Петром тогда все шинели в крови были, хоть отжимай! А тот матрос-то с «маузером», помнишь, а? Рвань полосатая! Быдло ползучее!

– Ладно тебе, Николай… Ладно… Вот, отвезти надо человека.

– Э-э-э, нет! Уж коли я тебя встретил, так нынче никакой работы! Как же я рад, что мы встретились с тобой, Серёжа! А что ты с чемоданом-то, а? Собрался куда?

Алябьев коротко отмахнулся, мол, пустое дело, и вновь попросил:

– Надо отвезти человека в адрес.

– Мне нужно на бульвар Клиши. Это недалеко… – тут же торопливо поддержал просьбу Сергея Сергеевича домовладелец. Он снял котелок, приложил его к груди и уважительно добавил: – И если вы мне позволите, господа, я оплачу все ваши расходы, которые будут сопровождать вашу встречу. Я сегодня весьма обязан мсье Алябефу.

Краснов цыкнул зубом, взвешивая его слова: не в обиду ли французом сказано? Ишь ты, благодетель нашёлся?! А то ведь за такое оскорбление можно и в морду выписать! Хоть она у него и так разрисована, но довеска под правый глаз до полной картины всё-таки не хватает. Но Огюст Мартен выглядел совершенно искренне, и Николай решил:

– А что, Серёжа? Похоже, он нам от чистого сердца предлагает, без подковырки. Так давай ему позволим, а?! Лично я не возражаю!

– Как хочешь… – отмахнулся Алябьев.

– Ты не изменился, Серёжа! Ей-ей! Жениться тебе надо, чтобы научиться копейку беречь! Вижу: ты не женат! Но даже если бы и был, даже если бы у тебя и было семеро по лавкам!.. Да ну тебя, Серёжа! Вы – дворяне, не мы – купцы! Нет в вас нашей стяжательской жилки! Садитесь, господа! Поехали! Доскочим на Клиши, а потом и души в рай!..

Мужчины уселись в автомобиль, он весело заурчал и тронулся с места. За окном побежали дома, горящие фонари и уже редкие прохожие. Париж готовился к наступающей ночи. Скоро совсем опустеют улицы, и наступит полусонная тишина, готовая проснуться от какого-либо неожиданного происшествия местного значения: истошных криков, поспешных выстрелов или буйного пожара, например. Проснуться, однако, отнюдь не вмешаться, а иначе, зачем же полицейским и пожарным налогоплательщики платят деньги? Но в том месте, куда они сейчас ехали, уже давно не было никаких подобных происшествий с криками и выстрелами, не говоря уже о пожарах. Всё было относительно спокойно, во всяком случае, официально. Вот на окраинах Парижа такие происшествия ещё нет-нет, да и случались, что немедленно подхватывалось газетчиками и тащилось на свою газетную кухню, где умело готовилось: жарилось и парилось, поливалось острыми соусами, посыпалось жгучими приправами, и в максимальной быстроте бегущего времени подавалось обывателям. И голоса мальчишек-разносчиков озвучивали названия «жёлтых» газет и заголовки «жареных» статей на людных улицах: «Аптекарь отравил своих детей и жену, и потом застрелился сам!», «Сумасшедший ревнивец убил свою любовницу и съел её труп!», «В сгоревшем автомобиле обнаружены три обгоревших тела с огнестрельными ранениями!» – и так далее… И спрос на такие страшилки всегда был, есть и будет, особенно у тех заинтересованных, кто в своей жизни никогда не видел ничего опаснее кухонного ножа и страшнее курицы без головы.