Валерий Шарапов - Убийца с того света

Правая щека Зверева дернулась, но времени на пререкания у них не было.

– Устроит, – сухо сказал Зверев и быстрым шагом двинулся вдоль оврага.

– Тот рейд за линию фронта был последним нашим рейдом, в котором мы действовали в составе общей группы. Пленного мы не доставили, и, несмотря на то что полученные от пленного артиллериста сведения впоследствии подтвердились и наша авиация накрыла вражеский укрепрайон, наша вылазка вызвала некоторый интерес у особого отдела. Шпагин и Кичигин так и не вернулись с задания, а нас троих по очереди допросили. Мы рассказали, как было дело, и нас оставили в покое. Потом случилось ранение и госпиталь. Потом новое ранение и другой фронт… – Зверев прокашлялся, его щека теперь дергалась не переставая.

Когда Корнев в очередной раз предложил ему воды, Павел Васильевич выпил сразу целый стакан, потом налил второй и снова выпил.

– Да уж, интересный тип, – усмехнулся Корнев, когда Зверев поставил на стол стакан. – Но, в сущности, в том, о чем ты нам поведал, нет ничего особенного. Разведчик убил пленного врага, и что с того? Так ты говоришь, что этот твой чистюля замкомвзвода левша?

– Был левшой, – уточнил Зверев.

– Подожди…

– Он пропал без вести, когда наша одиннадцатая гвардейская штурмовала Пила́у.

– Тогда почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Если я правильно понял, ты не так давно был уверен, что именно твой бывший замкомвзвода появился в наших краях и убил наших ребят.

Зверев задержал дыхание:

– Луковицкий погиб. Я это точно знаю.

– Ну, знаешь ли! Ты уж прости меня, Паша, но я не понимаю причину твоих волнений.

– Когда меня перевели из пехотного подразделения в роту разведки, Луковицкий уже служил там и числился одним из лучших бойцов, – продолжал Зверев. – Его побаивались. Скажу честно, даже я терялся в его присутствии, так как он обладал некой силой, от которой становилось жутко. Представь себе, что даже офицеры из особого отдела фронта, как правило, обходили его стороной! В разведроте его называли Хирургом, но я так и не понял, за что он получил это прозвище. То ли за то, что любил все подряд стерилизовать, то ли за то, что с поразительной легкостью резал людей!

– Но он резал врагов…

– Я тоже убивал немцев, но я делал это не так, как это делал Луковицкий. Это трудно передать словами, но наш Хирург убивал не из тех же побуждений, что и мы. Он убивал потому, что получал от этого удовольствие.

– Возможно, он просто ненавидел фашистов, потому что потерял близких, – предположил Корнев.

Зверев покачал головой:

– Я точно знаю, что он не терял близких, по крайней мере в этой войне. Он из дворян, сын бывшего унтер-офицера, арестованного и расстрелянного в восемнадцатом. Мать тоже умерла еще в Гражданскую. Сам же Луковицкий воспитывался в детдоме. Насколько я знаю, после школы он учился на курсах комсостава РККА в Москве, но по неизвестной причине был с них отчислен. Как и когда он попал в разведку, я тоже не знаю, но знаю, что его считали настоящим асом своего дела.

Корнев нахмурился:

– Детдомовский, говоришь! Получал удовольствие от того, что убивал…

– Я просто уверен, что его отчислили с курсов именно из-за этого. Наверняка еще в детдоме он ломал крылья голубям и потрошил кошек.

– Все это понятно, но ты говоришь, что твой Хирург погиб. Значит, он не мог убить тех двух мальчишек на Гороховой.

– Хирург не мог, – согласился Зверев. – Если только…

– Если только он не восстал из мертвых! – вместо Зверева закончил реплику Костин.

Столовая авторемонтного завода, где обычно обедало большинство сотрудников, располагалась в пяти минутах ходьбы от главного здания псковского Управления милиции. За последние пару лет территория, прилегающая к обозначенному заведению общепита, сильно изменилась, причем в лучшую сторону. Мусорные баки, когда-то стоявшие в десятке шагов от столовой и которые не опорожнялись неделями, куда-то исчезли. Теперь ежедневно приезжала мусорная машина, и специально выделенные работники постоянно следили за чистотой и порядком. Новые порядки, безусловно, радовали окружающий контингент, исключение составляли разве что некогда шныряющие здесь и подъедающие отбросы местные дворняги, которые, ввиду указанных нововведений, со временем тоже куда-то исчезли вслед за мусорными баками. Продуктовые карточки и талоны на питание давно отменили, а цены в столовой были умеренные и, как говорится, нисколько не кусались. Изменилась и сама столовая, в особенности интерьер. Неказистую и громоздкую убогую мебель заменили на новую, столы покрыли чистыми скатертями, на окна повесили желтые бархатные шторы, а стены выкрасили в приятный васильковый цвет. Неизменным остался только громоздкий бюст Ленина, стоявший у задней стены.

Данное преображение заведения местного общепита, естественно, не могло не повлиять на количество желающих его посещать, поэтому и сегодня в полуденное время здесь собралось много народу. После совещания, покинув кабинет руководителя, изрядно проголодавшиеся Зверев и Костин зашли в столовую и очутились в хвосте длинной очереди, по ходу выглядывая, не освободится ли местечко, куда можно присесть. Отстояв очередь и наполнив подносы тарелками с едой, оперативники расплатились на кассе и только сейчас увидели сидевшего в дальнем ряду столиков у стены Кравцова, возле которого как раз освободились два стула. Подойдя к столику, Павел Васильевич и его неизменный помощник без церемоний заняли свободные места и набросились на еду.

Кравцов, который, по всей видимости, не особо обрадовался новым соседям, поначалу тоже не говорил ни слова и с хмурым видом поедал свой антрекот. За пару минут Веня съел порцию борща, так же быстро расправился с тефтелями и, уже не спеша приступив к компоту, наконец-то нарушил молчание:

– Я вижу, Виктор Константинович, ты все еще дуешься на меня. Давай уже завязывай. Спасибо тебе, кстати, что ты Корневу на меня не настучал.

Кравцов поперхнулся и отложил вилку.

– Ты это о чем?

– Как это о чем? Я же вчера на дежурство опоздал едва ли не на полдня, а ты меня не выдал!

– Ах вон оно что! Да я за это время так умаялся, что уже и думать забыл про твое опоздание. К тому же Звереву, как видишь, я сообщил.

– Василичу можно. Василич – не в счет, – ухмыльнулся Веня, ковыряя вилкой в стакане и стараясь вытащить из него абрикос.

– Борзеешь, малявка! То есть выходит, что я для тебя не начальник! Корнева, значит, ты боишься, а меня нет? – делано строго заявил Зверев. – А ты, в самом деле, чего это опоздал? Раз уж рот открыл, давай оправдывайся.

Костин наконец-то выковырял из абрикоса косточку, съел сам абрикос и, откинувшись назад, погладил себя по животу.