Никита Филатов - Роман с Блоком

Невысоко, под облаками, пролетел германский аэроплан.

Через какое-то время он, как обычно, развернулся над болотом и полетел обратно, в направлении передовых позиций.

Было скучно и холодно. Многочисленные водоемы и просто глубокие лужи укрыл настоявшийся лед, земля совершенно промерзла, а деревья в лесу чуть ли не до макушек засыпало снегом…

Александр Блок достал из серебряного подаренного женой портсигара дешевую папиросу, закурил и по привычке прислушался к себе, чтобы найти подходящую рифму, строку или образ. Однако сочинитель в нем решительно не хотел отзываться – голова Блока в последнее время была занята исключительно нормами выработки, продовольственным обеспечением для рабочих, строительными материалами, овсом и лошадьми…

А ведь к началу германской войны он по праву считался одним из самых выдающихся поэтов России, безусловным авторитетом в поэзии и настоящим явлением в русской культуре начала двадцатого века. В отличие от сочинений великого множества отечественных стихотворцев, книги Блока выходят и раскупаются большими тиражами, а его самого называют едва ли не единственным преемником Пушкина.

Настоящая слава пришла к поэту достаточно давно, после цикла «Стихов о Прекрасной Даме». В поэзии Блока звучала некая чарующая музыка, они были наполнены символизмом и лирикой, сочетая в себе нечто самое повседневное, бытовое – и совершенно мистическое, требующее, по убеждению критиков, не понимания даже, а подлинной веры.

В свое время кто-то из литераторов написал, что особенностью поэтического стиля Блока является метафорическое восприятие мира. Он и сам признавал это за основное свойство истинного поэта, для которого романтическое преображение мира с помощью метафоры – вовсе не произвольная игра со словом, а единственный подлинный способ прикосновения к таинству жизни и смерти.

И вот сейчас, в десяти верстах от передовых оборонительных позиций, даже само слово «метафора» показалось ему совершенно чужим и холодным, будто оставленная под дождем за ненадобностью старенькая фаянсовая тарелка. Этого понятия, как и многих других, не существовало в обиходе у подавляющего большинства людей, которые составляли теперь круг общения Блока, а сравнения и определения, которыми пользовались при разговорах между собой лесорубы, нарядчики, нижние чины и даже армейские офицеры, большей частью носили характер довольно похабный и грубый.

В минувшем ноябре поэту Александру Блоку исполнилось тридцать шесть лет. На три года больше, чем было Спасителю, когда он завершил свой земной путь…

Перед войною Блок состоял на учете как необученный ратник второго разряда. Это означало, что он мог быть в любой момент призван и отправлен на фронт в качестве обыкновенного рядового. Имелась, правда, еще возможность поступить в армию вольноопределяющимся, однако озаботиться этим следовало бы заранее, а долгое время поэт не желал даже слышать о своем участии в мировой войне. Друзьям он рассказывал, что скорее согласится на самоубийство, чем отправится на фронт, – и продолжал говорить это даже после того, как жена его, Любовь Дмитриевна, дочь великого химика Менделеева, поступила работать сестрой милосердия в госпиталь. Отчим Блока командовал бригадой и в октябре уже принял участие в боевых действиях. Вслед за ним из Петербурга выехала и мать поэта.

«Уж если я не пошел в революцию, то на войну и подавно идти не стоит», – посмеивался, однако, Блок. В поэтической среде тогда считаться патриотом было неприлично.

Исключения лишь подтверждали правило. Добровольцем уходит под пули Николай Гумилев, награжденный двумя Георгиями и получивший офицерский чин в конце войны. Поэт-имажинист Бенедикт Лившиц на фронте принимает православие и также награждается крестом за храбрость. Получает боевое ранение футурист Николай Асеев… Остальные участники и завсегдатаи столичных литературных салонов стараются всеми способами уклониться от армии либо пристроиться на безопасную должность в тылу – как Борис Пастернак, Маяковский или модный Есенин, который отбывал воинскую повинность при санитарной роте в Царском Селе.

А у Блока тем временем выходит патриотический сборник «Стихи о России», он заканчивает свой «Соловьиный сад» и продолжает трудиться над новой поэмой «Возмездие». Тем более, что возраст у Александра Александровича непризывной, а любая война, даже самая мировая, рано или поздно заканчивается.

«На мои книги большой спрос, – писал он матери в мае шестнадцатого, – присланные из Москвы партии распродаются складом в несколько часов, так что у меня до сих пор нет авторских экземпляров… Мои книжные дела блестящи. «Театра» в две недели распродано около 2000, и мы приступаем уже к новому изданию…».

Однако еще до начала дождливого, жаркого лета тысяча девятьсот шестнадцатого года российская армия понесла такие огромные, поистине невосполнимые потери в солдатах и в кадровом офицерском составе, что был объявлен призыв под ружье резервистов восьмидесятого года рождения.

Служить или не служить?

Александр Блок почти не боялся ранения или смерти – хотя бы потому, что немного знал о них по-настоящему. Значительно больше тогда напугали его, потомственного городского обитателя, нечеловеческие бытовые условия предстоящей казарменной жизни, жуткие запахи, грязь и теснота бараков, опасность заразиться, лежа вповалку или питаясь из общего котла…

Форма тоже ему полагалась почти офицерская – кортик, узкие серебряные погоны на гимнастерке и бриджи, заправленные в высокие сапоги…

«Король поэтов» Игорь Северянин в подобной ситуации – как, впрочем, и подавляющее большинство диванных патриотов – «организовал» себе освобождение от армии «по нервному здоровью». Блок посчитал это ниже своего достоинства. К тому же, в его семейных отношениях опять наступил период взаимных упреков, размолвок и обоюдного непонимания. Кратковременные романы на стороне теперь приносили одни только хлопоты, и все чаще заканчивались скандалами. Появились долги и возникли проблемы со сном – так что мировая война оказалась достаточно уважительным поводом для того, чтобы убежать куда-нибудь подальше от жены, от любовницы, от восторженных и навязчивых почитателей, от постоянной погони за гонорарами…